– Послушайте, Питерсон, у меня голова была занята совсем другим. Я остался жив и мог двигаться, мог снова вести машину. К тому же в ту ночь была страшная метель… Не знаю, понятно ли я объясняю, но в такую пургу все казалось нереальным, не таким, как всегда. В другое время я, вероятно, именно так бы и поступил, как вы говорите. Но в ту ночь – нет. И если вы считаете, что ваше участие в расследовании этого дела заключается в том, чтобы выговаривать мне, что я преступно глуп, то не лучше ли нам расстаться, Питерсон? Собирайте свои манатки, свои идиотские тонкие сигары, свое замшевое пальто и этот ваш драгоценный парик и катитесь отсюда ко всем чертям! – Голос у меня дрожал, и я замолчал, чтобы перевести дух.
– Неужели вы заметили? – поразился Питерсон. Лицо его выразило явное беспокойство.
– Что заметил?
– Да парик… Разве так заметно?
– Пусть это вас не беспокоит. Я когда-то работал в Нью-Йорке на телевидении. Там быстро начинаешь безошибочно разбираться в таких вещах. Впрочем, ваш парик хоть куда, Питерсон.
– Двенадцать сотен зелененьких отвалил, а он – нате вам, враз разглядел. – Олаф Питерсон щелкнул пальцами. – В один миг! Ну и ну! Так на чем мы остановились? – продолжил он как ни в чем не бывало. – Ах да, что же вас тогда занимало? О чем это вы размышляли так напряженно, что оставили полицию в неведении относительно двух молодцов, которые хотели вас укокошить?
Впервые за этот вечер Питерсон прошелся взглядом по стене, всматриваясь в развешенные на ней фотографии. Гиммлер, Геринг и Гитлер взирали на нас сверху со снисходительной улыбкой.
– Я думал о своей семье.
– Вот это мне понятно, – сказал он, скорчив гримасу. – Ну-ну, и что же вы думали о своем семействе?
– Ничего конкретного. Это были просто воспоминания. Признаться, я редко думаю о семье, давно уже выкинул ее из головы. Но по дороге сюда у меня было достаточно времени, чтобы предаться воспоминаниям. Я думал о брате. Гадал, для чего он вызвал меня, зачем ему понадобилось со мной встретиться. – Я стал нервно вертеть в руках трубку. В это время в комнату вошла Пола с чашками кофе.
– Значит, вам даже неизвестно зачем? – удивился Питерсон. – Вы проделали весь этот путь, даже не ведая зачем? Ну знаете, мистер Купер, с вами не соскучишься.
Когда Пола подавала мне чашку, я взглянул на нее. Она едва заметно покачала головой. «Ладно, – подумал я, – наверное, не стоит упоминать о найденных ею в библиотеке бумагах. Хотя со временем, конечно, об этом придется кому-то рассказать».
– Нет, он ни словом не обмолвился о причине. Просто написал, что нам надо встретиться здесь двадцатого, я и приехал.
Питерсон отхлебнул кофе, улыбнулся Поле.
– Таковы у нас с Сирилом отношения, – пояснил я.
– Были, – уточнил Питерсон.
– Были, – повторил я.
– Как его голова, доктор?
– Все обойдется, но кто-то здорово саданул его, Олаф. Надо признаться, ему очень повезло.
Питерсон встал и, не говоря ни слова, исчез в коридоре, ведущем в кухню.
Доктор Брэдли смял сигарету в пепельнице, другой рукой удерживая чашку с кофе на подлокотнике кресла. Пола закрыла глаза. Лицо ее осунулось, но было спокойным.
– Нужно кое-что сделать, Джон, – сказал Брэдли. – Надо доставить Сирила в город, чтобы утром произвести вскрытие. Думаю, необходимо сообщить Артуру Бреннеру. Уж кому-кому, а ему следует позвонить не откладывая. Он при вас, Куперах, от рождения до гробовой доски, почти что родственник.
– Вы полагаете, что надо позвонить сейчас? – спросил я, взглянув на часы. – Уже почти двенадцать.
– Полагаю, Артур наверняка еще не лег: либо возится со своим фарфором, либо читает. Позвони, это твой долг перед ним.
11
Артура Бреннера мучила простуда. Его голос, обычно басовитый, глубокий, звучал гнусаво и то и дело прерывался кашлем или чиханием. Я слышал, как он шмыгал носом. Артур был человеком уравновешенным, осмотрительным. Первоклассный юрист, до войны он какое-то время был дипломатом, а во время войны – офицером разведки. Теперь же, слушая меня и сопя в трубку, он повторял: «Ясно… ясно… понимаю» – и одновременно задавал четкие и точные вопросы.
Я рассказал ему о приезде Олафа Питерсона, о том, что вскрытие произведут утром, что никто из нас представления не имеет, почему и когда умер Сирил. В течение всего разговора Артур шумно потягивал свой любимый пунш.
– Я-ас-но, – медленно произнес он. – Надо все делать так, как считают нужным Олаф и Брэдли. Ну а нам с тобой тоже необходимо кое-что обсудить. Например, вопрос о наследстве Сирила, между прочим, весьма значительном. Главное, чтобы его смерть не выбила тебя из колеи. Тебе хорошо известно, что смерть – неизбежный финал жизни, порог, который рано или поздно каждому из нас суждено переступить. Поэтому не падай духом и приезжай ко мне утром. Я вначале загляну к Брэдли за пенициллином, потом буду у себя в конторе. Да, Джон, я рад, что ты снова дома. Спасибо за звонок.