Сокровища Рейха

– Понимаю, понимаю, – сказал Бреннер, положив мне на плечо свою тяжелую руку. – Я очень сожалею, что тебе пришлось узнать всю правду. Предпринято было немало усилий, чтобы скрыть ее от тебя. – Он пожал плечами. – Что поделаешь, такова жизнь. Ладно, Джон, давай выйдем на свежий воздух. Прогулка пойдет нам на пользу: пища уляжется, а на душе станет легче. Пошли, сынок.

Мы надели пальто и вышли на улицу. Было сыро, но дождь прекратился. В безмолвии ночи, если напрячь слух, можно было уловить слабый рокот водопадов, приглушенный скалами.

– Что же будет дальше? – Я глубоко вдохнул холодный воздух и вспомнил ту, другую ночь, когда мы шли по лесу и натолкнулись на труп коленопреклоненного Зигфрида, похожий на валун среди деревьев.

– Дальше? Я не увижу, что произойдет потом. Меня скоро не станет. Конечно, ты знаешь далеко не все. Тебе неизвестны наши сроки, неизвестны наши планы. Ты не представляешь, как мы намерены их осуществить, как мы поступим с этой страной. Ты не знаешь ни нашего самого главного человека здесь, в Америке, ни тех, кто заменит меня и Рошлера после нашей смерти. Не знаешь, кого мы в конечном счете собираемся посадить на президентское кресло в Белом доме. О, разумеется, тебе знакомо его имя, оно всем знакомо, только никто даже не догадывается, что он наш человек. – Артур шел, опираясь на палку, засунув свободную руку глубоко в карман пальто. Я следил за ним краем глаза: он наклонялся вперед навстречу сырому ветру. Услышав его последние слова, я почувствовал, как внутри у меня все сжалось от ужаса.

– Сейчас мне хотелось бы знать одно, – сказал он, – что ты думаешь об этом, обо всем, что услышал сегодня. Я должен иметь представление о твоей точке зрения. Ты понимаешь? Мне необходимо это знать. – Он закашлялся, вынул руку из кармана, подтянул шарф к самому подбородку, поднял воротник. Непонятно, откуда только у него брались силы.

– А что, по-вашему, я могу думать, Артур? – Я судорожно вздохнул. – Все, во что я верил, что служило мне опорой в жизни, моим якорем, оказалось ложью. У меня ничего не осталось: брат убит, сестра отвергла меня из-за того, что я, стремясь отыскать ее, стал невольной причиной гибели нескольких близких ей людей. Я узнал, что мой отец – фашистский агент, а вовсе не герой войны. Рошлер, которому за время моих скитаний я действительно поверил, – тоже нацист, или, как вы предпочитаете выражаться, один из вас. – Я перевел дыхание и продолжал: – Мне авторитетно заявляют, что моя родина вовлечена во всемирный заговор, интригу или движение, словом, стала частью этого проклятого Четвертого рейха, а тут еще вы, Артур, – единственный в мире человек, которому я беспредельно верил, вы, Артур… вы тоже один из них. Что я должен, по-вашему, думать, Артур? Теперь мне все безразлично. Я больше ничего не хочу знать. Мне наплевать на все. Пожалуйста, захватывайте весь мир, меня это больше не касается. Я мертв, Артур. Я никому ничего не собираюсь рассказывать, поскольку мне все безразлично. Да и куда, черт возьми, я могу обратиться? В ФБР? В ЦРУ? Ну подумайте, куда? В «Нью-Йорк таймс»? В «Вашингтон пост»? Уж тогда лучше в «Панч». Вы говорите: такова действительность и такой она будет и впредь. И я отвечаю: прекрасно, пусть так будет. – Я взял его за рукав, и мы остановились посреди грязной дороги. Шум водопадов стал громче, но не заглушил звука автомашины, донесшегося откуда-то издалека. – Единственное, что мне остается, – это попытаться как-то собрать из осколков свою жизнь. Вам незачем опасаться меня, в этом вы преуспели. Меня ничего больше не интересует. Все вы – это еще одна огромная корпорация. Какое мне теперь до этого дело?

– Вот если бы и Сирил думал так же, как ты…

– И что было бы тогда?

– Тогда мне не пришлось бы его убивать, Джон. Если бы он так же воспринял то, что я ему рассказал, если бы он только сказал: «Черт с ним, какое мне до всего этого дело?» Тогда никто бы не погиб, жизнь продолжалась бы…

– Артур, о чем вы говорите?!

– Но Сирил не поверил, что я могу убить его, он не поверил, что я на это способен. Он сказал, что обязан поговорить с тобой, а потом найти путь к правде. – Бреннер бросал слова куда-то в темноту, обращаясь в одинаковой мере как ко мне, так и к себе самому. Возможно, он подводил итог перед кончиной. Впрочем, теперь это не имело для меня ровно никакого значения. – Мы с ним сидели в спальне, – продолжал Бреннер. – В камине горел огонь, мы пили коньяк, и я все рассказал ему. Он пришел в ярость, не захотел увидеть в моем рассказе ни логики, ни неизбежности такого хода событий. Мы беседовали очень долго, однако разубедить его я так и не смог. Он ответил, что обратится к своим друзьям в прессе, но обязательно все вытащит на поверхность. Ты понимаешь, Джон? – Голос Артура слабел. – Собственно, у меня не было выбора. Он умер без мучений. Мне также пришлось убрать бедняжку Полу. Ты считал, что я отдыхаю у себя в гостинице, а я тем временем пошел в библиотеку и убил ее. – Он повернулся, чтобы идти назад.