Предводители туменов и тысяч один за другим вместе с придворными входили в шатер, занимали заранее известные, по издавна узаконенным правам знатности и порядка места. Первым вошел начальник войска правой руки эмир Идрис-тархан, мохнатобровый, волосатый и, как всегда, угрюмый: сел рядом с Бурханиддином. Толстый Искандер Барлас (живот словно шар), шумно дыша, явился вторым, просеменил по ковру, забился в угол потемнее. Эмир Джандар, теперь уже в шлеме, разукрашенном золотистыми насечками, увенчанном пером — знаком эмирского достоинства, ничем не напоминал того человека, что униженно валялся несколько минут назад на том же ковре, по которому сейчас прошествовал самоуверенно и высокомерно. По кивку Улугбека он сел чуть правее шейх-уль-ислама.
Расселись полукругом. В шатре установилось молчание.
«Вот они, надежда моя и оплот», — подумал Улугбек, оглядывая эмиров и вельмож красными от бессонницы глазами. В собольих и лисьих шубах, в дорогих парчовых халатах, в шапках бобровых или шлемах остроконечных, отделанных золотом, каменьями, пояса-то, пояса тоже золотые, серебряные, у сабель рукоятки непростые — из слоновой кости, с драгоценными вкраплениями. От Улугбека их богатство, их высокое положение. Скольким обязаны они ему! Но, выходит, правы мудрецы, полагающие, что ничто так не подрывает твоей верности, как обязанность оплатить благодеяния, тобой полученные. На кого из сидящих здесь можно и впрямь положиться, на чью искреннюю преданность можно рассчитывать?
Надо было начинать совет.
— Почтенные эмиры и сановники! — Голос Улугбека был сдержанно-спокоен, звучал, как всегда, глуховато. — Скажу сразу о нерадостной новости. Авангард наш попал в засаду на перевале Даван. — Улугбек обвел взглядом сидящих перед ним: кто как воспримет эту весть? Но все сидели с опущенными глазами и не проронили ни звука. — Иные эмиры, вот самое нерадостное для меня, перешли на сторону бунтовщика-наследника… Это подло! Но говорю вам: кто испытывает страх перед шах-заде, неверие в силу мою, пусть тоже уходит. Клянусь аллахом, я не попрекну их ни своим хлебом, ни другими милостями…
Ни звука в ответ.
Улугбек иронически усмехнулся и продолжал:
— Да будет вам известно, что войско Абдул-Латифа превышает наше…
Первым не вытерпел эмир Джандар. Будто зашипел от оскорбительных намеков.
— Эмир Джандар? Что-то хотел сказать?
Джандар с несвойственным для себя проворством вскочил на ноги, поклонился.
— Что угодно будет нашему повелителю приказать, то мы и сделаем, воля благодетеля — закон… разве не так? Зачем говорить о перебежчиках… мы не они… разве не так?
— А что скажет эмир Искандер Барлас?
Тот поднялся, сложив руки на круглом животе, затараторил было:
— Прав, прав эмир Джандар… За всех нас сказал… Готовы, мы все… готовы, как один, выполнить вашу волю, повелитель… ваша воля…
— Моя воля? А ваша, ваша-то? Готовы исполнить — ладно, а где у вас собственные головы?
— В ваших руках, в ваших… — заученные ответы посыпались со всех сторон.
«Пока в моих… а сердца ваши коварные в чьих?» Снова всматривался Улугбек в своих сподвижников, в тех, кто должен быть сподвижниками. Обменялся взглядами с Идрисом-тарханом, с шейх-уль-исламом, другие отводили глаза. «Ждут, от меня решения ждут… Сами ничего не скажут».
Поерзал на месте шейх-уль-ислам Бурханиддин, но тоже промолчал.
— Воля моя такова: дадим бой шах-заде… Здесь дадим!.. Кто еще скажет что-нибудь, кто какой совет даст?
Ни звука.
— Кончим на этом! Готовьте свои отряды… Все свободны.
Эмиры, беки, вельможи только того и ждали — будто талибы по окончании урока, шумно повскакали с мест и, толкая друг друга, заспешили к выходу. Талибы? Лучше сказать, будто овцы, подумал Улугбек, давая знак задержаться шейх-уль-исламу. Остался и Абдул-Азиз.
Медленно прохаживался султан по ковру, не зная, что же теперь сказать, но чувствуя потребность в разговоре.
И снова топот коня за стеной, голоса стражи. Это гонец! Бобо Хусейн!
Шлем чуть сдвинулся от земного поклона, железная кольчуга зазвенела, когда воин пал на колени перед повелителем. Этот верен, этот не подведет, не предаст.
Улугбек дал возможность нукеру отдышаться.
— Ну, рассказывай…
— Повелитель… когда мы встретили бежавших… после битвы на перевале… то среди них увидели того, кто подставил наши передовые отряды под удар из засады.
— Где он?!
— Мы захватили эмира Султаншаха и двух его сыновей. Они хотели сбежать… Несмотря на то что эмир ранен, мы их… Мы не дали им сбежать, повелитель.
Улугбек зло посмотрел на Абдул-Азиза: эмир Султаншах был братом жены Ибрагима-тархана, сына которого беспричинно обезглавил шах-заде.
Абдул-Азиз съежился под гневным взглядом отца.
— Эмира я подвергну казни за измену и за кровь моих воинов… Но конницу не вернуть, вот что страшно, Бобо Хусейн. Что предпринять, как поступить теперь? Как ты думаешь, нукер?
Бобо Хусейн поднялся с колен, посмотрел прямо в глаза повелителю.