Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Он не птица... Он что-то вроде приманки. На него может прилететь какой-нибудь орел. Короче, убирать его будут, понял?

— Это серьезно, — озабоченно проронил Кутасов. — Придется охранять его тело.

— И не только, Сережа. Бери всякого, кто приблизится к нему, хватай, невзирая на чины и звания, — распорядился полковник. — Особенно смотри при входе и выходе из гостиницы. Могут посадить снайпера. Проверь номер на предмет мины, кормить его будут только твои ребята, из своей посуды. Но чтобы ни одна душа не заметила.

— Эдуард Никанорович... Когда я совершаю трюк, должен знать, зачем он нужен, — с расстановкой проговорил Кутасов. — Прыгать вслепую непрофессионально... Зачем я брал «Валькирию»? Ни я, ни ребята мои не знают. А работали, старались! Если бы видели, какая там охрана была... Два ряда колючки, контрольно-следовая полоса, сигнализация по периметру, управляемые телекамеры, два пулеметных гнезда на крышах. Зачем я ходил туда, товарищ генерал? Понимаю, пленэр, тренировка, тыры-пыры-пассатижи...

— Ты не догадываешься, зачем ходил? — спросил полковник.

— Хорошо бы и знать...

— С помощью материалов, которые ты добыл, мы кое-кого нашли и кое-что выяснили очень существенное.

— Да? — усмехнулся Кутасов. — Информация исчерпывающая. Но это я так могу своим мужикам сказать... А мне, товарищ генерал, нужна правда. Должен же хоть один из нас знать, за что рискует.

— Рискую я, Сережа...

— Вы — генерал, вам донизу лететь далеко. А я — капитан, у меня земля сразу под ногами. Не обезвредили бы пулеметные гнезда — порубили бы нас, когда уже с материалами шли назад.

— Не спрашивай меня о «Валькирии», — попросил Арчеладзе. — А о майоре я тебе скажу...

— Хотя бы об этой... птице.

— С нами кто-то давно затеял игру, капитан. Кто — пока не знаю. Похоже, и отдел наш создан для игр, для таких вот развлечений с майорами.

Кутасов тихо посвистел:

— Может, и золотой запас не пропадал?

— Может, и не пропадал...

— Теперь ясно.

— Ничего не ясно, Сергей Александрович, — вздохнул полковник. — Сработает приманка, возможно, что-то и прояснится. Помни: против тебя будут профессионалы высокого класса. Попробуй мыслить нестандартно... Впрочем, что я тебя учу. Ты — трюкач.

— Я не трюкач, товарищ генерал, — вдруг признался Кутасов. — Мне везде скучно жить. Думал, кино — чудо, искусство, потом думал, КГБ — вот это да! Там можно нервы пощекотать. Но и тут кино, игры. На другом уровне, без «хлопушки», но все равно игры, а так надоело, откровенно сказать...

— Мне тоже надоело, Сережа, — сказал Арчеладзе. — Да эту игру придется доиграть. А потом...

— Ладно, товарищ генерал, доиграем, — согласился он. — Вдруг повезет?

Провожая его, Арчеладзе вышел в приемную — все вскочили и вытянулись.

— Где рапорт? — спросил он секретаря. Тот с готовностью выложил на стол лист бумаги, который полковник подписал не читая.

— Первое задание тебе, лейтенант, — сказал Арчеладзе, глядя на майора. — Поезжай с ним в Рязань, найди семью и спрячь се. Да так, чтобы никто не нашел. И оставайся с ними до особого распоряжения.

— Есть, товарищ генерал! — обрадовался секретарь. Индукаев посерел, словно вмиг покрылся слоем пыли. Полковник хотел посоветовать ему, если все обойдется, немедленно подать рапорт об увольнении, однако помолчал: все равно не поймет, а говорить об офицерской чести Арчеладзе всегда почему-то стеснялся, считая это банальным. Честь, казалось ему, это то, что дается от рождения; она не могла оцениваться, как оценивается та пли иная идеологическая убежденность, поэтому не приобреталась в не утрачивалась.

Капитолина, угадав вкус полковника, принесла две бутылки темного сухого вина молдавского производства. Они уединились в комнате отдыха, оставив приемную неприкрытой, без боевого охранения.

— Мне неловко будет сидеть у тебя под дверью, — сообщила Капитолина. — Комиссар знает о наших отношениях...

— Это же не секрет! — засмеялся полковник, разливая вино. — Мы ничего не станем скрывать. Принципиально.

Она сидела несколько отрешенная, возможно, внутренне еще протестовала, и никак не могла доказать ему, что должность секретаря ее не устраивает по этическим и нравственным причинам. А он пил вино и наслаждался вкусом молдавского солнца и омытых виноградным соком девичьих ног. Однажды в Чернобыле, где он пристрастился к этим темно-красным винам, ему рассказали, что у молдаван есть ритуал: чтобы вино веселило и восхищало мужчину, чтобы никогда не кисло и не превращалось по цвету в чернила, первый виноград в чане давит непорочная девушка. Она приходит в сад в длинном сарафане, под которым больше ничего нет; ей омывают ноги соком, затем мужчины сцепляют руки в виде лестницы, и девушка поднимается по ним, спускается в чан и, поддерживая край подола, давит ступнями гроздья. А мужчины поют песни...

— Он поймал меня сегодня в коридоре у столовой, — сказала Капитолина. — Ждал... И предупредил, чтобы я не делала глупостей и работала на него. Сказал: у меня нет другого выхода. Иначе он все устроит так, что ты меня возненавидишь... У меня действительно нет выхода. Я боюсь его.