Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Вот этого не знаю! Хорошая девка была, и докторша толковая, хоть и молодая, — забалагурил старик. — Иная в ее годы укола поставить не может тычет, тычет... А эта в вену с одного раза попадала.

Глаз у старика неподдельно заблестел. Спрашивать о чем-либо еще было бессмысленно. Мамонт попросил стакан медовухи, выпил и тяжело откинулся к стене.

— Я гой! — предупредил он и погрозил пальцем: — Понимаю тебя, Драга... Но я — гой!

— Гой! Гой еси, добрый молодец! — подтвердил старик. — Пойдем-ка спать уложу. Утро вечера мудренее.

Он лег с этой последней фразой Петра Григорьевича, застрявшей в сознании. Была надежда на утро: Драга мог с кем-нибудь посоветоваться, пока Мамонт спал, и принять либо изменить прежнее решение. Утром его могли встретить как гоя-Странника, признать избранного Валькирией, а не морочить голову, как изгою. Пчеловод спать больше не ложился, хлопотал в другой половине избы и тихо напевал:

Ой да ты калина, ой да ты малина,

Ты не стой, не стой, да на горе крутой.

Утром Драга стал поить его отваром горькой травы, чем окончательно разрушил ночную надежду. Он считал странника больным, несущим бред, а это значило, что решение Стратига в отношении Мамонта не изменено. Он отказался пить лекарство, поскольку чувствовал себя совершенно здоровым, через силу похлебал щей, чтобы не упасть в дороге от голодной слабости, и стал собираться.

— Остался бы, пожил, — заботливо предложил старик. — Куда ты пойдешь на зиму глядя?

— Куда глаза глядят, — неопределенно ответил Мамонт. — Я Странник.

— В горы пойдешь? — осторожно поинтересовался он.

— И в горы, и в долины... По всему миру.

— Тогда возьми шапку. — Драга сдернул с вешалки лохматый волчий треух. — Поморозишься, уши-то и сегодня прихватит. Да еще вот котомку собрал. Какой же ты странник без котомки?

— Спасибо и на этом, — Мамонт принял шапку и солдатский вещмешок, вышел на крыльцо, щурясь от слепящего, сверкающего снега.

— Счастливый путь! — сказал Драга. — Не поминай лихом и прости, что не так.

— Ура! — Мамонт взмахнул рукой и, забросив котомку за плечо, захрустел стылым, сыпучим снегом.

Собаки провожали его с километр, облаивая, будто медведя, потом отстали, исчезли за поворотом, а в ушах все бился долгий певучий крик:

— Ва! Ва! Ва!..

А еще через километр он услышал в горах монотонный, урчащий гул, и прежде чем в небе показалось оранжевое крыло дельтаплана, Мамонт увидел стремительную его тень, бегущую по голубоватым снегам. Драга держал курс на запад...

Назад хранитель Путей возвращался на большой высоте, так что этот маленький самолетик напоминал парящую в небе птицу. Тем временем Мамонт стоял на дороге и ловил попутный транспорт до Гадьи. Редкие легковые машины не брали и даже не останавливались, пролетая мимо: видимо, здесь тоже боялись случайных попутчиков. Наконец ему удалось, махнув волчьей шапкой, остановить лесовоз с громыхающим прицепом.

Водитель его был тот самый, что не однажды приезжал на пасеку и привозил туда Ольгу...

— Ты меня не узнаешь? — спросил Мамонт.

— Не-а, — отозвался тот, не удосужившись даже толком посмотреть на пассажира. — Вот шапочку узнаю. Знакомая шапочка.

И это был весь разговор за всю дорогу до Гадьи. На краю поселка Мамонт спрыгнул на землю, махнул водителю. Не удостоив даже взглядом, он погнал лесовоз куда-то в сторону поселка Дий: возможно, спешил, потому что опять вечерело...

В Гадье было тепло, еще зеленела трава возле деревянных тротуаров, и павшие листья, не успев почернеть, золотились на земле, однако с северо-запада гнало низкие, холодные тучи, заслоняющие багровый солнечный закат. Мамонту было тревожно и неуютно: чем ближе подходил он к «Стоящему у солнца», тем меньше оставалось надежд.

В больнице горел свет, ветер разносил дым из трубы, и его запах ассоциировался с запахом жилья. Мать Ольги была в приемной, переставляла лекарства в стеклянном медицинском шкафу. Тяжелый свиток волос не умещался под белым колпаком, пришпиленным к ним заколками. Это были космы Валькирии...

— Ура! Я Странник, — провозгласил Мамонт от порога и снял шапку.

Она посмотрела с легким недоумением, прикрыла створку шкафа.

— Да, прошу вас, проходите...

— Конечно, вы меня не узнаете? — с легким вызовом спросил он.

— Нет, — напряженно вымолвила она, вглядываясь. — Хотя погодите. Вы были летом у нас?

— Был! Был! — чуть не крикнул Мамонт. — Это я, я, Мамонт!

— Садитесь сюда, на кушетку, — пригласила она. — Не волнуйтесь. У вас что-то болит? Вам плохо?

— У меня ничего не болит! — заверил он. — Но мне очень плохо, никто не узнаёт. Я же гой! Странник! Это мне наказание от Стратига.

— Я ничего не пойму, — растерянно улыбнулась она, — Вы зачем пришли?

— Ищу Валькирию!

— Чем же я могу помочь? Здесь больница...

— Она — ваша дочь, Ольга!

— Ольга — Валькирия? — как-то странно изумилась она. — О чем вы говорите?.. Что с вами?