— Да, рассказывать я умею! Вот если бы кто с талантом записывал и не перевирал, получилась бы хорошая книга, дорогая...
— Вы работали с Птицеловом?
— Да-да! — спохватился старик. — Его звали Сергей Иванович Зайцев. Это был удивительный человек, увлеченный и чистый, кристальной честности человек! Он очень переживал за свое дело и умер от инфаркта миокарда. Сергей Иванович любил, когда свистят птицы над головой...
Следовало остановить этот художественный свист, иначе и к утру не услышишь, ради чего приехал.
— Как вас зовут? — перебил полковник.
— Юрий Алексеевич Молодцов! Я работал на ответственной работе, имел допуск к секретным материалам...
— Что же вы конкретно хотели сообщить, Юрий Алексеевич?
— Я знаю, вы ищете золото.
— Откуда вам это известно?
Старик несколько смешался.
— Часто встречаюсь со старыми сослуживцами... У нас обмен информацией... Нас нельзя списывать, мы ветераны... Коллективный разум.
— Так что вы знаете о золоте, Юрий Алексеевич? — теряя терпение, спросил Арчеладзе.
— Много чего... Например, как его вывезли с объекта «Гранитный». И куда потом направили.
— Ну-ну, продолжайте, — успокоился полковник. Юрий Алексеевич сделал паузу, ощупывая старый нескладной зонт.
— Господин полковник... Вы понимаете, сейчас другое время. В другой раз я бы сообщил вам из патриотических соображений, безвозмездно. Но сейчас рынок... Приходится платить за все.
— Ваш шеф был кристальной честности человек, — Арчеладзе поморщился. — А вы торгуетесь... Не стыдно?
— Стыдно, — проронил старик. — Очень стыдно... Но я — голодный. У меня маленькая пенсия. Я продал все, что у меня купили... А на иждивении жена и престарелая свояченица. Если бы я сумел написать книгу...
Полковнику неожиданно стало жаль старика. Он еще старался держаться с достоинством, крепился, прятал глаза. Судя по одежде, пик карьеры этого человека приходился на шестидесятые годы, и теперь он доедал, донашивал и доживал ее остатки.
— Хорошо, — согласился полковник. — Сколько вы хотите получить за информацию?
— Тысячу долларов. Положу в банк и стану жить на проценты. Сейчас платят хорошие проценты...
— Если информация меня устроит, вы получите тысячу.
— Спасибо, господин полковник... Это было в восемьдесят девятом году, в сентябре. Меня вызвал полковник Сердюк и приказал осуществлять контроль за амальгамированием. Условий на объекте не было, это же не завод... В отдельном боксе поставили четыре фрезерных станка. Слитки перегоняли в стружку, а стружку опускали в ртуть. Ртуть была в специальной таре, на которую амальгама не оседает... Производство вредное, испарение, а вентиляция едва дышала. Но работали по восемь часов, и всего два человека токарь и женщина-лаборантка.
— Сколько золота амальгамировали?
— Под моим контролем около сорока тонн.
— А потом кто контролировал?
— Не знаю... Вернее, догадываюсь кто, — старик помедлил. — Но точно не знаю.
— Кто?
— Должно быть, Володя Петров. Молодой даровитый шахматист.
— Где он сейчас?
— Далеко! — вздохнул старик и махнул рукой. — У него жена — еврейка, так он уехал в Израиль.
— Понятно, — вымолвил полковник. — Чем же вы занимались потом?
— Потом? — встряхнулся Юрий Алексеевич. — Потом я поехал в Ужгород, повез амальгаму. За Ужгородом, в заброшенном местечке Боровичи, есть контрольно-измерительная станция на нефтепроводе. Амальгаму привезли туда. Станция хорошо охранялась, но персонала не было, а были два человека... Я подозреваю, из КГБ. Они назывались операторами. На трубе было смонтировано специальное оборудование, чтобы переливать амальгаму в нефть. Такой перепускной клапан. В строго определенный час насосная станция в Ужгороде сбрасывала давление, и операторы сливали амальгаму. Я следил, чтобы не было утечки и тара оставалась пустой. Я боялся, что амальгама начнет золотить стенки трубопровода, но меня успокоили, что они всегда покрыты слоем парафина, который высаживается из нефти. А кто ее принимал на другом конце трубы, мне неизвестно.
— Да-а, — протянул полковник, ощущая, как зуд на голове от макушки переползает к затылку. — Как же потом отделяли амальгаму от нефти?
— Ну, это несложно, — старик помял зонт. — Ртуть ни с чем не смешивается. Разве что с золотом...
— И сколько же вы таким образом перекачали амальгамы?
— Я свои сорок тонн. Думаю, и Володя Петров... и другие, кто контролировал амальгамирование. С нас потом взяли подписки о неразглашении. По крайней мере, с меня... Я с золотом всю жизнь работал и жив, потому что умею молчать. Теперь что мне молчать? Дело прошлое... Вот книгу бы написать!
— Кого вы еще знаете, кто занимался амальгамированием?
— Одного точно знаю — Жабэн.
— Он что, француз?