Сокровища Валькирии. Страга Севера

Он задохнулся, ноги подломились, и, чтобы не встать на колени, полковник обвис на решётке, намертво вцепившись руками. Но удивительное дело — сознание как бы обострилось и открылось зрение, и он увидел страх в глазах этих людей! Страх, и больше ничего! Именно он вызывал и жестокость, и желание издеваться. Они хотели унизить, запугать, растоптать его честь только потому, что сами были униженными, запуганными и растоптанными. Они не терпели непокорных!

На глазах у полковника Капитолину приковали наручником к решётке соседнего окна и тоже начали стаскивать одежду. Он видел это и ничего не мог сделать, поскольку не в силах был вздохнуть после удара. И ощущал не беспомощность и боль, а смертную тоску! Не её — его позорили, ибо женственность и беспомощность Капитолины были выше позора. Он мог бы отвернуться, мог бы закрыть глаза, но смотрел, чтобы потом, когда придёт час отплатить, не дрогнула рука…

А мысль о мести в тот момент была единственным оправданием его будущей жизни: иначе после такого позора жить было невозможно.

— Ну что, мужики, оттрахаем её хором? — спросил старшина. — Пока эта коза на привязи!

В глазах этих «мужиков» страх стал ещё ярче и тяжелей. Они не проявляли особой охоты, возможно, потому, что тупым своим разумом понимали, что и так уж зашли далеко, а после этого уйдут ещё дальше. Старшина же подзадоривал, поигрывая дубинкой перед лицом Арчеладзе, — всё было рассчитано на него!

— Кто первый? Ну? Не бойтесь, она сама подвернёт!..

— Давай по старшинству, — невнятно предложил один, отчего-то потный и взлохмаченный.

Стало ясно, что, если сейчас, на его глазах, эта банда изнасилует Капитолину, их попросту пустят в расход. Назад этим выродкам пути нет! Отвезут куда-нибудь в лес и пристрелят.

— Если по старшинству, то начнём с него! — засмеялся старшина, ткнув дубинкой в живот Арчеладзе. — Ты говоришь, полковник? Ну, давай, полковник, спусти-ка своего Полкана! Научи рядовых, видишь, робеют! Ну как? Стоит, если стоит? Попробуй!

В этот миг полковника осенило: они знали, с кем имеют дело! И всё — от задержания до издевательств — спланированная операция. Этот подонок сейчас выдал себя, намекнув на бессилие Арчеладзе. Поэтому они и идут на всё, знают, что останутся безнаказанными… Но при этом всё равно страшно, ибо знают, что творят и с кем!

Полковник кое-как раздышался и, подтянувшись на руках, встал на ноги. Перед ним были конченые ублюдки, специально подобранные для таких вот дел и приписанные к какому-нибудь спецподразделению. Но они были простыми исполнителями чужой воли и получили задание опозорить, сломать Арчеладзе, ибо никакими другими причинами их поведение объяснить невозможно.

А чья это воля — у полковника не было сомнений. Значит, вчера Кутасов со своей группой побывал в фирме «Валькирия» и успешно провёл тренаж на пленэре. Комиссар вычислил, чья это работа, и организовал контратаку.

Он как-то сразу успокоился — это была война, а на войне всегда всё понятнее и проще. Теперь надо выдержать, не сломаться и не испугаться угроз. Они не тронут Капитолину: групповое изнасилование — чистая уголовщина, которая сейчас невыгодна и не нужна Комиссару. Поэтому старшина лишь говорит об этом, но ни один из его банды не делает ни одного движения. Слово к делу не пришьёшь, а даже для попытки насилия нужны определённые действия.

— Ладно! — вдруг сказал старшина. — Если ты не хочешь — я с удовольствием! Тёлку ко мне наверх! Я с ней договорюсь.

Он швырнул дубинку в угол. Двое его подручных отстегнули Капитолину от решётки и потащили по лестнице. Она не сопротивлялась, а лишь бормотала тупо и отрешённо:

— Ненавижу, подонки, ненавижу…

Это надо было выдержать! Чтобы отомстить и Комиссару, и подонкам.

— А ты одевайся, поедешь в Лефортово! — приказал старшина полковнику. — Будешь потом вспоминать на нарах свою тёлочку!

Арчеладзе понял, что ему хотят устроить побег: «случайно» оставят открытой дверцу машины, даже притормозят где надо, и потом ещё постреляют над головой, чтобы бежал и петлял, как заяц. Надо ведь как-то приводить «задержание» к логическому концу, не везти же его в самом деле в Лефортовскую тюрьму. Старшина сам снял наручники и швырнул одежду.