Сокровища Валькирии. Звёздные раны

Жёлтая кожа на головке нарыва беззвучно лопнула, вытекло немного крови, затем, словно пробка из бутылки, буквально вылетело что-то кроваво-красное и с тупым стуком ударилось о пол. И сразу же из раны заструилась кровь.

Лейтенант облегчённо перевёл дух и сам стал руководить операцией.

— Пусть кровь стечёт… Дай выйти яду.

Зимогор подождал минуту, затем ещё раз омыл ногу спиртом, разорвал упаковку стерильного бинта и стал заматывать бедро.

Лейтенант окончательно расслабился, открыл глаза и, словно роженица, спросил:

— Ну что там? Что это?

— Погоди, ещё не смотрел! — напряжённо откликнулся Олег. — Похоже, стержень вылетел. У чирьев всегда бывает стержень.

— Я тебе сказал, это не чирей! — прикрикнул Перцев.

— Хорошо, забинтую и посмотрю.

Перцев понаблюдал за руками Зимогора, сказал удовлетворённо:

— Ничего, у тебя получается… Главное, ты хладнокровный.

— Ты тоже молодец. Не пикнул, — скрывая подрагивание рук, похвалил Олег.

— Посмотри, посмотри, что там было? — поторопил лейтенант.

Зимогор брезгливо захватил куском бинта то, что вышло из бедра, обмыл спиртом — что-то продолговатое, обросшее белой толстой плёнкой.

— Что? Ну-ка, покажи? — приподнимался лейтенант, стараясь заглянуть то через плечо, то из-под руки Олега. — Дай посмотреть!

— Да погоди ты! — закричал тот, чувствуя раздражение, поскольку угадывал, что может быть скрыто под плёнкой.

Отыскав ножницы в санинструкторской сумке, Зимогор разрезал и содрал плёнку с предмета…

Это был настоящий костяной наконечник стрелы: длинная, широкая и хорошо отшлифованная пластинка с острым концом и кромками, с плоским хвостиком для крепления к древку…

Он сел, утёр рукавом мгновенно вспотевший лоб.

— Каким же образом эта штука попала в тебя? — спросил, рассматривая наконечник.

— По наследству, — серьёзно проговорил он. — Достался мне по наследству…

— Неплохое наследство… Значит, ему по крайней мере шестьсот лет. Когда порох-то изобрели?

— Ему четырнадцать тысяч лет…

— Ого!

— А я не первый раз на свете живу, — серьёзно заметил лейтенант. — И не первый раз в этих местах… Как только приехали сюда, сразу же узнал. Я был здесь, тогда, в другой жизни. Иначе откуда бы мне знать, что есть в этой котловине? Закрою глаза и всё вижу… Растительность немного другая, горы вокруг были чуть повыше, речка текла не тут, под самой горой, а по лугу, где сейчас курганы и высокие травы…

Взгляд его сосредоточился на гвозде, торчащем из стены, и Зимогору показалось, что ещё минута, и он заснёт, однако неподвижные немигающие глаза его остекленели и лишь двигались искусанные, запёкшиеся губы.

— Поэтому как увидел этот хоровод, людей — всё будто вернулось! Они узнали меня, и я многих узнал. Оказывается, не только дух возрождается и живёт много раз, но и тело, облик человека. Всё повторяется с поразительной точностью! Мы узнавали друг друга! Узнавали, понимаешь?! Это было ощущение счастья. И такая радость!.. Я снова стал равным среди гоев. Да!.. Там все друг друга так называли, царские гои, древний род… Наверное, странно звучит, да? — спохватился и привстал лейтенант.

— Нет, я всё хорошо понимаю, — успокоил Зимогор и снова уложил больного. — Закрой глаза и помолчи.

— Скажи, у тебя бывает иногда такое чувство, будто ты уже жил когда-то? — вдруг спросил он, и пристальный, проникающий, как радиация, взгляд остановился на лбу Олега.

— Бывает, — признался Олег, — иногда…

— У меня раньше тоже иногда было. Какие-то неясные воспоминания, ощущения… Это значит, утрачена внешняя связь… Но ничего, поживи тут, и всё вспомнишь. Я пока здесь не очутился, ничего не помнил. Потом началось… Мы вообще ничего не знаем ни о себе, ни о мире. Совсем ничего. А что знаем, такой примитив, но это пока не увидишь и не почувствуешь другого… Я хоть и был на празднике, но его показалось так мало! Да что там… Только раздразнили. Жить всё равно придётся в этом. Потому что так устроено. Надо жить в мире, в котором родился. И так, чтобы избавиться от проклятия.

Его речь начинала завораживать, вернее, втягивать в иную систему понятий, в иное состояние — безумство и страсть. Зная, что отвечать ему не нужно, ибо любое соучастие повлечёт за собой ещё больше несуразных фантазий, Зимогор, однако, ответил непроизвольно:

— Какого проклятия? Ты же ещё молод, кто тебя проклял?

— А наконечник в бедре?!.. Откуда?

— Он сидел в тебе как проклятие?

Перцев взглянул на Олега, и у того ознобило спину: теперь уж было не понять, то ли вусмерть пьян, то ли сошёл с ума.

— Среди гоев я увидел своего… брата, — доверительно сообщил он. — Нет, не кровного брата, в общем, напарника, которому в битве должен бы прикрывать спину от удара. Он был старше меня, и сейчас много старше, и потому его в хороводе все называли Архат… Брата из той, последней жизни!.. Мы с ним вместе обороняли седловину гор с юго-запада — оттуда наступали дарвины…

— Кто это — дарвины? — заворожённо спросил Зимогор, вспомнив Мамонта.