Сокровища Валькирии. Звёздные раны

— Законы здесь свои, двадцать первого века, — бывший стюард прислушался к голосу Ковальчука. — Беглых стреляют капсулами, валят как зверей, а потом в наручниках привозят и лечат в местной психушке. Но уже таблетками кормят. От них через пару недель получается нормальный счастливый гражданин будущего общества. Короче, подавляют волю… А ты, дядя, откуда здесь взялся? Рейсовые самолёты не летают.

— На своём вертолёте прилетел…

— Кто пустит сюда на своём? — Кошкин отступил к лестнице. — Ты сам видел, как я чеченца на пику взял?

— На моих глазах всё и случилось. Только не на пику — на охотничий нож. Ты его купил у какого-то полярника.

— Верно. А что ещё видел?

— Ещё шар лопнул. У мальчика вырвался из руки и улетел под потолок, а там гвозди…

Глаза у него блеснули, загорелись, словно к ним поднесли зажжённую свечу.

— Шар помню! Значит, не врёшь… А ты один здесь?

— Один…

— Врёшь, я же чую, — он поозирался, понюхал воздух. — Будто ещё кто-то… Женщина? Или мне уже чудится…

— Чудится, — успокоил академик. — Должок за тобой, Кошкин. Мне бы тоже кровь разогреть…

Он понял, улыбнулся открыто.

— Не выйдет, сухой закон! Но достать можно…

— Я не о том, — прервал Насадный. — Отработай червонец.

Тот взглянул на автомат и глаза его помолодели.

— Слушай, если ты не провокатор, мы можем с тобой!.. Да с одним стволом весь город захватим! Я всё продумал! Сначала освободим общагу, ну, штрафной изолятор. Выпустим бубновых тузов, а они уже давно пиковин наточили, и если пойдут гулять…

— Фамилия спеца внизу — Ковальчук? — спросил Насадный.

— Не знаю… Он три нуля пятый! Какой-то агрегат собирает, вечный двигатель.

— Он давно здесь?

— Полгода… Ты и его знаешь? — он снова что-то заподозрил.

— Позови сюда.

— Сюда?! — изумился Кошкин. — Да он не пойдёт! Он же с тремя нулями! С ними даже разговаривать нельзя!

— Шепни на ухо: академик зовёт.

Тот недоверчиво пожал плечами, однако стал спускаться вниз. И едва голова его скрылась, Дара вернула Насадному талисман, сказала озабоченно:

— Будь осторожнее с ним. Не доверяй.

— Я его знаю, видел в деле. Дерзкий парень!

— Здесь никому нельзя доверять. Ты знал другого человека.

Ждать пришлось несколько тревожных, напряжённых минут: Ковальчук мог не выйти, дать сигнал охране, так что академик держал под прицелом не пролом замурованного бокса, а вход в катакомбы. Наконец, задрожала стальная лестница и над дырой медленно вырос соавтор «Разряда», за ним поднимался Кошкин.

— Где он? — спросил Ковальчук, вертя головой. — В рот пароход!..

— Я здесь, — Насадный выступил из-за укрытия, опуская ствол автомата. — Ну, здорово были, пропащий!

Кажется, он был рад встрече, по крайней мере, раскинул руки, словно обнять хотел, и не смутился даже при виде оружия.

— Академик?! Ну, полный звездец! Откуда ты?

Тот знаком подозвал Кошкина и велел запереть изнутри входные ворота в штольню, после чего вытащил лестницу из пролома и выключил теплодув.

— Вот теперь поговорим.

Ковальчук несколько увял, нарочитая радость встречи медленно переросла в напряжённое ожидание.

— Абзац… Не слабо для начала.

— Что же ты не явился орден получать? Высшую награду Родины?

— Не за награды работали, Святослав Людвигович…

— А тут тоже за светлое будущее? Или за белое?

— За бабки, академик. За хорошие бабки. Времена другие, мать их…

— Где же тебя братья откопали-то? Всесоюзный розыск был, но награда так и не нашла героя…

— Плохо искали, — натянуто усмехнулся Ковальчук. — Братья Беленькие так сразу нашли… Ты-то какими судьбами здесь?

— Приехал взглянуть на своё детище.

— С автоматом?

— Времена такие, мать их… «Разряд» смонтировал?

— В линию собрал, — осторожно признался он. — И запустил… Ты там такого нагородил, а технической документации не оставил. Подбираю оптимальные режимы…

— Я помогу, — серьёзно пообещал Насадный. — Хорошо, что в линию собрал, мне меньше работы…

Ковальчук присел на край платформы с теплодувом.

— Ты же не за этим приехал. Скорее, наоборот… И хочешь, чтоб я тебе помог?

— Правильно, как соавтор!

Он посмотрел с сожалением, словно на больного с тяжёлым и неотвратимым диагнозом.

— И рука поднимется?

— Сейчас увидишь. Спускайся вниз, — академик сбросил лестницу в пролом. — Я за тобой.

Томский чудотворец не двинулся с места, взглянул исподлобья.

— Я не принадлежу к этому полудурочному братству, — тяжело произнёс он, — вольнонаёмный, свободный художник. И не упёртый, как они.

— Тем более! Значит, всё понимаешь.

Он возбуждённо вскочил, но тут же сел.

— В восемьдесят седьмом от нищеты я стал челночить, в Польшу ездил по чужим документам, сковородками и утюгами торговал, назад тряпьё возил… Там на меня и вышли эти люди… В общем, не знаю, на кого работал, но за два года получил столько, что в девяностом купил замок в Чехии, восемнадцатый век. В Штаты звали — не поехал, не нравится, здесь хоть славяне живут… И сделал им примитивную хреновину бурить шахтные стволы электроимпульсным способом! Никак не мог привыкнуть, всё казалось, дурные деньги… А ты что заработал, академик? За всю жизнь? Как оценили твой талант? Побрякушками на грудь? Памятником при жизни?