Сокровища Валькирии. Звёздные раны

— Мир многообразен, — охотно пояснил Святослав, — представьте себе, если бы он состоял из одних земноводных дарвинов? Всё бы давно пришло в дикое состояние или вовсе умерло. Гоев меньше, но они существуют как противовес людям, произошедшим от приматов всего десять тысяч лет назад. Гои когда-то совершили историческую ошибку — начали использовать их… полагаю, ещё в стадии питекантропа, как рабочий скот. Потом как рабов. И называли их летариями. Они были управляемы, хорошо трудились и отличались, например, от волов, буйволиц и лошадей. Но их можно понять; древние люди, как и мы ныне, считали, что вся природа создана для их блага. Но после определённого эволюционного периода и заимствованного у человека опыта, летарии объединились и принесли много хлопот своим господам. Кстати, они эволюционируют и до сих пор. Так что не исключено: со временем летарии тоже обретут божественное начало, а души их — способность к возрождению. Но это очень долгий процесс, и прежде пройдёт не один миллион лет…

В классе была полнейшая тишина. Одни слушали с невероятным любопытством, другие — с ужасом.

— Ты считаешь, пролетарии… это и есть летарии, произошедшие от приматов? — Учитель сидел бледный и потный.

Насадный даже не почувствовал провокационного вопроса, и, возможно, учитель сделал это не умышленно…

— Это вовсе не обязательно. Летарии всегда использовали божественную природу гоев и внушали им мысль о равенстве и единообразии человеческой природы. Но при этом всегда стремились властвовать над последними, управлять ими. И это их главное отличие — жажда власти. Власть даёт обманчивое ощущение вечности души, потому дарвины достигают её любой ценой и революция — только один из способов…

— Замолчи! — не владея собой, крикнул учитель.

— Вы же просили рассказать об эволюции…

— Да, просил! Но ты несёшь Бог весть что! Где… От кого ты всё это услышал?

— В эвакуации я учился в школе, — привычно ответил Святослав.

— Уходи! Прочь! Вон из класса! — закричал учитель и замахал руками.

Он ушёл, забыв свой портфель в парте, и до конца дня бродил по городу под впечатлением воспоминаний и совершенно не замечал, что происходит вокруг, и не думал о будущем. Когда же с сумерками вернулся домой, обнаружил в своей коммунальной квартире обеспокоенную мать и людей в тёмно-синих шинелях.

Арестовали сначала обоих, но мать через два дня выпустили, а Святослава продержали в Крестах больше месяца. Сначала он решил, что донёс учитель биологии, однако через несколько дней арестовали и его. В основном допытывались, где Насадный был в эвакуации, в какой школе учился и кто ему открыл теорию, пересказанную на уроке.

Дорога, по которой Святослав ехал в эвакуацию, не запомнилась вообще, и ему до сих пор казалось, что группу детей, собранную с улиц, вывезли из Питера на трамвае. Обратный путь отпечатался в сознании в виде каких-то вокзалов, где получали кипяток, набираемый в термос, ещё был густой пар в морозном воздухе, безногий калека, пляшущий на ягодицах и прихлопывающий деревяшками, туманное солнце над заснеженной землёй, немецкая речь в колонне пленных, костистый старик в островерхой рысьей шапке и ещё чьи-то руки, резкий запах сгоревшей буксы и множество мелких, ничего не значащих деталей, рассыпанных, как стекляшки из разбитого калейдоскопа. Поезд двигался медленно, подолгу стоял, и окна были настолько заморожены, что не хватало дыхания, чтобы отогреть хотя бы глазок.

И место, где он прожил два года, запомнилось по одной только яркой примете, в точности повторяющей давнее сновидение: забытый сад, высокие, старые деревья и крупные плоды, которых никто никогда не пробовал. Остальное будто растворялось в ощущениях, красках, отдельных фразах и словах, произнесённых кем-то невидимым. Цепкая детская память словно отказывала, когда он пытался вспомнить подробности блокадной и эвакуационной жизни.

После нескольких очных ставок учителя биологии освободили, однако лишили права работать в школе. Потом Насадного несколько дней не тревожили и разрешили даже свидание с матерью, которая всё это время хлопотала об освобождении сына, ибо по закону арестовать могли только с четырнадцати лет, а Святослав ещё не достиг такого возраста. Мать и сообщила, что следователь сильно заболел, попал в больницу и теперь, наверное, будет другой. Ему же было всё равно, поскольку тюремная жизнь, лишение свободы никак на него не действовали. Это сильно возмущало всех следователей, кто с ним хотя бы раз беседовал, а некоторых вообще выводило из себя, и они начинали кричать, что он маленький и злобный враг народа и что его обязательно сгноят в лагерях.