Сокровища Валькирии. Звёздные раны

— Нет-нет, я о другом, — окончательно запутался Сергей. — Где Шамбала? Почему на Алтае?.. Нет, постойте! В каком районе Алтая? Местоположение?

— Есть река Манорая! — с готовностью сообщил немец. — И Манорайская впадина! О, какое гадкое место! Мусорная свалка!.. Нет, космическая свалка! Химия, топливо, жёлтый мёртвый лес…

— Где свалка? — ему уже казалось, мозги стали жидкими и булькали в ушах, как попавшая при купании вода. — Почему мёртвый лес?..

— Отвратительная экология! Фу! — сморщился штандартенфюрер. — Люди там не живут! Их давно выселили, приказали уехать! Рождались больные дети, уродливые дети или мёртвые… И рак! Страшная болезнь — рак!

Опарин вдруг почувствовал резкий приступ тошноты, зажал рот и горло и, боясь, что вырвет, постучал в решётку…

И внезапно понял, что с ним происходит: это была реакция на камеру, на неволю. Впервые после политической тюрьмы он по своей охоте попал за решётку, даже не подозревая, что он не способен и получаса выдержать в замкнутом пространстве…

А немец всё ещё говорил, снова смеялся, по-детски радовался и действительно вёл себя неадекватно. Сопровождающий оперативник остановил машину и открыл клетку — Опарина выкинуло оттуда, как из пращи.

— Что это с вами? — насторожился тот. — Вам плохо?

— Ничего, ничего, — отмахнулся он. — Меня укачало. Просто укачало…

И пошёл по улице, вдыхая воздух полной грудью, чтобы задавить тошноту. Тогда он впервые обнаружил в себе эту болезнь, чаще всего случающуюся у людей, уже перенёсших заключение, боязнь камеры, строго ограниченного пространства. Потому для них легче была смерть, чем неволя…

Конвойная машина уехала, и лишь тогда он вспомнил, что даже не попрощался с немцем…

Событие это не то что поколебало его уверенность в местоположении Беловодья, но заставило снова перечитывать добытые тётушками архивы и расшифровывать самому англо-немецкие письмена. И уже в который раз анализировать всю встречу и странную беседу с немцем, невесть откуда выплывшим. Всякий раз Опарин приходил к выводу, что фон Шнакенбург на самом деле в России сошёл с ума, однако, как у всякого душевнобольного, виделась ему некая гениальная, прозренческая мысль — эдакое зёрнышко истины в куче плевел. Что-то он недоговорил! Или Сергей недослушал, охваченный приступом аллергического заболевания…

Так или иначе, временно устранившись от дел фонда, он снова загорелся поиском, точнее, подтверждением собственных выводов. Многие самостоятельно переведённые тексты мало что прибавляли к известной ему информации, определённый интерес и алтайское направление поиска давал документ, написанный на немецком неким Адамом и адресованный Льву Троцкому, о чём была пометка на полях, и датированный апрелем восемнадцатого года. И была ещё виза, оставленная самим Дзержинским: «тов. Блюмкин! Любыми путями не выпускайте оккультистов из-под контроля. Доложите свои соображения».

А сам текст выглядел так: