Сокровища женщин Истории любви и творений

Метафора могла относиться исключительно к Монсу. Петр особенно впадал в гнев, когда обнаруживалось воровство ему близких людей, а Виллима Монса он знал с его детства, на ее сестру не имел зла в сердце, без его одобрения вряд ли Екатерина приблизила брата Анны Монс к себе, доверив ему ведение своих доходов, стало быть, и принцесс.

Судя по источнику, Екатерина была далека от мысли принять угрозу с действием в свой адрес, иначе любая женщина на ее месте застыла от страха или просто убежала, разрыдавшись.

– Но неужели разрушение это, – сказала она ему со вздохом, – есть подвиг, достойный вас, и стал ли от этого дворец ваш красивее?

Императрица отреагировала лишь на его действие, на разбитое без всякой необходимости зеркало. И казнь Монса – действительно не деяние, достойное царя Петра. Если он и был повинен в чем-то в отношении императрицы, его вина не коснулась ее. А ее ответ выдает в ней ум и достоинство, даже если грех у ней был, за ним куда больше. Она не снизошла до объяснений. Поэтому царь Петр отреагировал, как всегда, если им случалось поспорить. Он обнял жену и удалился.

Если верить источнику (из «Запискок» графа Бассевича, переданных при Елизавете Петровне Вольтеру с заказом написать «Историю России»), Петр прислал протокол о допросе преступников (кроме Монса, в деле были замешаны и другие) императрице, а на другой день – уже после казни – государь с государыней проехал мимо столба с пригвожденной головой Монса. Она не смутилась, лишь сказала: «Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности».

Эта версия вполне правдоподобна. Пройдет два месяца после казни Монса, когда – до резкого обострения болезни – Петр мог назвать имя наследника, этого он не сделал, хотя, верно, отдавал отчет в том, что дело Монса всплыло недаром вскоре после коронации императрицы. Возникло ли охлаждение между августейшими супругами, трудно сказать. Но и преемников не было, кроме Екатерины, которая с подвижниками Петра могла бы продолжать преобразования в России. Как бы то ни было, императрица Екатерина I взошла на престол, как, верно, и предполагал император Петр, возлагая на ее голову корону Российской империи.

Недолго она правила, всего около двух лет. С ее смертью взошел на престол Петр II, сын несчастного Алексея, умерший юным. Елизавете Петровне было 21. Красива и честолюбива. Силы у трона предпочли возвести на престол Анну Иоанновну (дочь царя Ивана V, выданную замуж за герцога Курляндии), что дорого обошлось России.

Лишь с восшествием на престол Елизаветы Петровны в 1741 году, нашедшей опору в новых поколениях, выросших в условиях преобразований Петра, как Ломоносов, Россия окончательно вступила в эпоху Возрождения, с зарождением новой русской литературы, с расцветом русского барокко в архитектуре, в образе жизни и миросозерцании, разумеется, прежде всего дворянского сословия. Русское барокко явилось эстетикой Ренессанса в России, с переходом к русскому классицизму при Екатерине II и к ренессансной классике пушкинской эпохи, к Золотому веку русской национальной культуры.

В истории любви царя Петра и Екатерины мы обнаруживаем сугубо ренессансные представления о любви и красоте, с устремлениями к жизнетворчеству и творчеству величайших гениев эпохи Возрождения. Празднество, устроенное в Летнем саду в честь античной гостьи Венеры, объясняет многое в миросозерцании Петра и именно как ренессансной личности. При метафоричности мышления царя это празднество он устроил несомненно и в честь Екатерины. С нею же связано и выделение Минервы, воительницы, богини мудрости и ткачества, у греков Афины, которая предстает в изваяниях в Летнем саду, на украшениях, картинах и шпалерах в Летнем дворце, словно там обитала сама Миневра.

Николай Львов и Мария Дьякова. История любви.

Мария Дьякова и Николай Львов известны по портретам Дмитрия Левицкого, который встречался с ними в доме одного из Бакуниных, позже в доме Безбородко, близких ко двору Екатерины II, – то был кружок, просветительский по времени, литературно-художественный и даже театральный. К этому кружку были причастны и сослуживцы Львова по Измайловскому полку Хемницер и Капнист, будущие поэты, и Державин.

«Страстный почитатель гражданина женевского, – свидетельствует о Львове современник, – в его волшебном миру препроводил он бурные лета, в которых другие преданы единственно чувственным впечатлениям, гонятся за убегающими веселиями. Способен к глубоким размышлениям, приучал он себя благовременно к наблюдению человеческого сердца». Вместе с тем: «Обхождение его имело в себе нечто пленительное, и действие разума его, многими приятностями украшенного, было неизбежно в кругу друзей».