Я положил перо, откинулся назад и потянулся, чтобы размять ноги. Потом резко выпрямился и воззрился на свое правое колено. На нем сидела оранжевая с зеленым лягушка, увенчанная парой громадных жемчужных шаров, и выдувала мне в лицо бледно-голубые пузыри. Мы долго пристально смотрели друг на друга, и я почти совсем овладел собой, как вдруг нежданная гостья начала потихоньку переползать вперед, еще более энергично раздувая бледно-голубые пузыри.
Я протянул руку и схватил лягушку, но она по-прежнему цеплялась за брюки, хотя из моего кулака торчали только четыре растопыренные лапки. Пришлось слегка дернуть, чтобы отцепить ее, и, как только я протянул нашу желанную добычу Джорджу, она тут же сомкнула свои костлявые пальчики на его руке. Каждый палец заканчивался круглой подушечкой, поверхность которой была исчерчена бесчисленными мелкими ребрышками и действовала, как сильная присоска. Рассмотрев эту необычную хватающую лягушку (Cheiromantis rufescens) во всех подробностях, мы обнаружили, что все ее косточки, а также полость рта и желудка были ярко-синего, как павлинье перо, цвета, будто нарисованы несмываемыми чернилами. Синева просвечивала через тонкую белую кожицу брюшка и придавала бледно-голубой оттенок пузырям, выдуваемым лягушкой в ярком свете ламп.
Мы незамедлительно потребовали сосуд для помещения нашей пленницы. Но не успели мы отдать приказ, как на нас посыпался целый зверинец из лягушек — всех размеров, форм и расцветок. Вместо обычного ответного крика с нашего «кубрика» (обители нашего персонала) в ночи прозвучал полнозвучный, подлинно африканский рев. Снаружи раздался топот, и явился Фауги с фонарем.
— Хозяин, хозяин! Там кругом одни лягушки!
И началось. Дождь перестал, а вся земля сплошь кишела лягушками. Расписные крепыши спустились с деревьев, медлительные толстяки вылезли из-под земли, стада разной прыгающей мелочи взялись неведомо откуда. Мы все принялись ловить их, кто сколько сможет. Всего изловили более девяноста штук, и число разных форм оказалось баснословным.
В лесу лягушки были повсюду. Некоторые обитали в листве на самых высоких вершинах, никогда не спускаясь на землю, — икринки они откладывали, строя из слепленных листьев искусственные бассейны, куда набиралась дождевая вода. Другие, как мы обнаружили, жили на невысоких деревьях и ежегодно совершали далекие переходы к местам размножения. Одни виды обитали исключительно под землей, другие жили в воде. Но основная масса бродила по земле под пологом леса, прячась в опавшей листве и после каждого дождя дружно вылезая на поверхность. Их разнообразию не было предела.
Обыскивая кустарник возле ручья, я наткнулся на прелестную рубиново-красную лягушку. Она прильнула к тонкому прутику, не толще себя самой, прижав плотно к бокам все четыре лапки. Я взял ее в горсть левой рукой и поднял, но она не двигалась, словно мертвая. Сначала одна, потом другая лапка прилепилась к пруту. И только после того, как я пальцами правой руки отлепил каждую лапку по отдельности, лягушка проявила признаки жизни. Она начала отчаянно барахтаться, и я не без труда засунул ее в стеклянную банку. Оказавшись в банке, она, аккуратно сложив лапки, прилепилась к вертикальной стенке, да так крепко, что мне не удавалось ее стряхнуть. На задней поверхности каждого бедра у нее помещалась железа, похожая на подушечку, которая, очевидно, служила липким якорем. У лягушки нет обычного имени — настолько она редка. Она называется Petropedetes newtoni.
Продвигаясь среди зеленой массы, всего через несколько футов я безнадежно запутался в тонких лианах. Пока я оттуда вырубался, на меня сверху свалилась небольшая зеленая веточка. На листке, который опустился прямо на кончик моего носа, сидела, растопырив лапки, необыкновенно красивая крохотная лягушечка ярчайшего зеленого цвета, какой только можно себе представить. Все ее тельце блестело, как покрытый тончайшей глазурью фарфор, и только громадные глаза выделялись двумя перламутровыми полусферами. В тех местах, где я прикоснулся к животному, переправляя его в коллекторскую банку, непрочный зеленый цвет оказался стертым, как будто я содрал кожицу.
Оказывается, окраска этой лягушки (Leptopelis breviostris) всецело зависит от преломления света, отраженного сквозь слизистый верхний слой кожи более глубокими ее слоями. Когда лягушку трогают и кожа сжимается, коэффициент преломления меняется, и возникают уродливые бурые пятна. Попав в большую клетку с прочими своими собратьями. собранными в лесу, она снова приобрела вид безукоризненно гладкой фарфоровой игрушки зеленого цвета, который настолько идеально маскировал ее среди набросанной в клетку листвы, что обнаружить ее там было совершенно невозможно. Когда мы стали обыскивать клетку, то потратили четверть часа на поиски полдюжины лягушек, хотя прятались они на пространстве всего в девять кубических футов.