Сокровище альбигойцев

Не будем забывать, что дуализм катаров резко контрастировал со страхом перед дьяволом средневековой Церкви. Хорошо известно, как удручающе представления о чертях влияли на душевный покой человека Средневековья. В Римской Церкви Антихрист — враг Господа, ему принадлежит ад, огромное воинство и дьявольская власть над душами. По сравнению с католическим страхом дьявола, который отметил целое тысячелетие печатью уныния, в представлениях катаров о Люцибеле было что-то умиротворяющее. Люцифер — всего лишь непокорный, зловредный, изолгавшийся ангел, олицетворение мира, каким он был и есть. Если человечество отыщет путь возвращения к Духу, власть князя мира сего, по еретическим верованиям, будет сломлена. Тогда ему не останется ничего другого, как смиренно и покаянно вернуться на небеса.

Учение катаров обросло мифологической мишурой. Что же остается? Остается знаменитая Кантова тетрада…

Первое: сосуществование в человеке доброго и злого.

Второе: борьба доброго и злого за власть над человеком.

Третье: победа доброго над злым, начало Царства Божия.

Четвертое: разделение истины и лжи под влиянием доброго начала.

Итак, мы видим, что романская поэзия и философия были единым целым.

Романская Церковь Любви состояла из «совершенных» ( perfecti) и «верующих» ( credentes,или imperfecti) ^{25}. К «верующим» не относились строгие правила, по которым жили «совершенные». Они могли распоряжаться собой, как желали, — жениться, торговать, воевать, писать любовные песни, словом, жить, как жили тогда все люди. Имя Catharus(чистый) давалось лишь тем, кто после долгого испытательного срока особым священнодействием, «утешением» ( consolamentum), о котором мы поговорим позже, был посвящен в эзотерические тайны Церкви Любви.

Подобно друидам, катары жили в лесах и пещерах, проводя почти все время в богослужениях. Стол, покрытый белой тканью, служил алтарем. На нем лежал Новый Завет на провансальском наречии, открытый на первой главе Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Служба отличалась такой же простотой. Она начиналась чтением мест из Нового Завета. Потом следовало «благословение». Присутствующие на службе «верующие» складывали руки, опускались на колени, трижды кланялись и говорили «совершенным»:

— Благословите нас.

В третий раз они прибавляли:

— Молите Бога за нас, грешных, чтобы сделал нас добрыми христианами и привел к благой кончине.

«Совершенные» каждый раз протягивали руки для благословения и отвечали:

—  Diaus vos benesiga(Да благословит вас Бог! Да сделает вас добрыми христианами и приведет вас к благой кончине).

В Германии, где было много катаров, «верующие» просили благословения рифмованной прозой:

— Да не умру я никогда, да заслужу от вас, чтобы кончина моя была благой.

«Совершенные» отвечали:

— Да будешь ты добрым человеком.

После благословения все читали вслух «Отче наш» — единственную молитву, признаваемую в Церкви Любви. Вместо «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» они говорили: «Хлеб наш духовный…», потому что просьбу о хлебе считали недопустимой. Хотя их просьба о хлебе духовном была созвучна латинской Библии (Vulgata), где в Евангелии (Мф. 6:2) говорится: «Panem nostrum supersubstantialem (сверхсущный) da nobis hodie», Рим обвинял их в искажении этого места.

Перед каждой трапезой, где присутствовал «совершенный», происходило торжественное преломление хлеба ^{26}. Перед тем как сесть за стол, читали «Отче наш» и получали благословение катара. Потом старший из них, если их было несколько, брал хлеб, благословлял и разламывал со словами:

— Милость Господа нашего да пребудет с вами.

Цель таких трапез Любви, установленных в раннехристианской церкви, — не наслаждение творимой милостью, а установление духовных связей между «совершенными» и «верующими». Во время преследований, когда катары были вынуждены скрываться и не могли приходить к «верующим», они через гонцов рассылали священный хлеб по городам и деревням.

Катаризм осуждал римско-католическую евхаристию. Они не верили, что реальный хлеб при освящении сверхъестественным образом претворяется в тело Христа, которое было эфирным и только кажущимся. Церковь осуждала и проклинала эти еретические взгляды, хотя сама учение о пресуществлении не возводила в догмат. В то время учителя Церкви сами еще не имели четких представлений об этом таинстве. Катары признавали слова Господа: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную» (Ин. 6:54), но прибавляли: «Дух животворит, плоть бесполезна, и в Его словах подразумеваются дух и жизнь». Хлеб небесный, хлеб вечной жизни — не хлеб катаров, но хлеб Бога. Тело Христово — не на алтаре и не в руках священников, Его тело — Община всех, кто стремится к высшей любви, к Церкви Любви.