Сокровище антиквара

Минут через двадцать он дождался финала: те два орелика в сером, что прибыли первыми, вывели из подъезда Анжерова, крепенько ухватив клиента за локти и взирая на него очень даже хмуро. Смолин присмотрелся, удовлетворенно покивал головой: на щеках шантарского бонвивана четко виднелись уже подсохшие длинные царапины, несомненно, оставленные длиннющими Яночкиными ноготочками, а под правым глазом наливался великолепный фингал: это, конечно, не менты, те б по почкам врезали или еще куда, чтобы следов не оставлять… а вот те два приличных молодых человека, что ворвались в квартиру и спасли Яну от насильника, как раз, согласно предварительной договоренности, и должны были малость приложиться к физиономии. Рукав пиджака надорван, галстук где-то под левым ухом, в общем, респектабельности в Анжерове не осталось практически ни хрена. Именно таким, расхристанным, с битой мордой (чтоб уж выглядеть настоящим злодеем) он и попал под прицел сразу трех телекамер плюс двух журналистских фотоаппаратов — а также доброй полудюжины принадлежавших зевакам мобильников. Как политик со стажем, он моментально оценил хреновость ситуации, попытался прикрыть лицо руками, но милиционеры эту попытку вмиг пресекли, так и провели к машине с полностью открытой обозрению рожей…

Смолин имел все основания гордиться собой — так, самую чуточку… По правде говоря, Глыба всем представителям средств массовой информации уточнял, что депутат арестован за попытку изнасилования малолетки (чтобы еще проворней неслись по указанному адресу) — однако, когда все вышеупомянутые узнают, что «малолетке» аж девятнадцать годочков, это ничуть не убавит им охотничьего азарта и боевого пыла. Какая разница, сколько там потерпевшей лет, ключевые слова в другом: «попытка изнасилования» и «Анжеров». Сдувшийся, потускневший, но все еще держащийся на поверхности местный политикан, которого к тому же, что немаловажно, никто из власть имущих, а также обитающих за кулисами, не станет отмазывать всерьез — кому он теперь нужен, не те времена, наоборот, очень многие возрадуются великолепной возможности окончательно Эдика урыть, освободив креслице в областной Думе для кого-нибудь более актуального…

Глядя вслед отъезжавшей с сексуальным маньяком и его конвоем милицейской машине, Смолин подумал, трезво прикидывая все варианты, расклады и обстоятельства, что от нар Анжеров, вероятнее всего, отмотается. Даже наверняка: и связи кое-какие сохранились, и деньги остались, и адвокаты в бой ринутся не самые скверные… В общем, отсидки не будет…

Однако он и не ставил целью непременно загнать этого скота за колючку. Зачем, собственно? Он и так кончен. Учитывая, какая вакханалия вскоре начнется в средствах массовой информации (любят они, стервецы, выспаться на какой-нибудь известной персоне, если точно знают, что пройдет безнаказанным), в одном можно быть уверенным: очень долго (а возможно, и никогда больше) господину Анжерову не болтаться по коридорам власти, проталкивая разные свои проектики. Да он и сам в эти коридоры в ближайшие пару месяцев ни за что не сунется ни с какими прожектами, прекрасно понимая, что в коридорах этих шарахаются, как черт от ладана, от засветившихся подобным образом субъектов. Учитывая, что Анжеров, собственно, и не успел еще забросить в коридоры бумаги касаемо гильдии антикваров и, соответственно, передаче оной дома «Рапиры» (а если и успел, то буквально вчера-позавчера, что дела нисколечко не меняет) — немаловажная часть боевой задачи выполнена, игра выиграна, единственный канал, который у наших долбаных заговорщиков имелся для связи с власть предержащими, отныне перекрыт начисто и перестал существовать… Так что это еще не мат, но безусловно сожратие неприятельского ферзя, безусловно…

Все еще ухмыляясь, Смолин включил зажигание и медленно повел машину со двора.

Глава четвертая МОРСКОЙ ВОЛК И СУХОПУТНЫЙ ПРОХВОСТ

— А что он собой представляет, собственно? — предусмотрительно поинтересовался Кока, пока они неспешно шли к подъезду самой обычной панельной девятиэтажки в рабочем районе правобережья.

— Да так, стандартно, — пожал плечами Смолин. — Бывший советский морской волк, пенсию себе представить нетрудно. Долго не хотел ничего продавать, гордыня его грызла, но потек наконец, сегодня последнее заберу.

— Но вы говорили…

— Не беспокойтесь, Константин Корнеевич, — усмехнулся Смолин. — Всё, как договаривались: я заберу свое, а насчет тех тяжелых побрякушек вы с ним сами договоритесь. Хорошие вещи, но мне сейчас не до них, у меня отличная коллекция монет на горизонте замаячила, я на нее все силы и свободный оборотный капитал бросил… Только и вы уж, со своей стороны, мне в Москве с этим делом помогите…

— Непременно, Василий Яковлевич, — с большим достоинством ответил Кока.