Сокровище Беаты

– Дорогая, поверьте женщине, которая в политике не первый год: всё и всегда начинается с безобидного заявления о правах на личную свободу. И стоит однажды покориться этому: позволить кому-то выбирать, самостоятельно принимать решения, высказывать всё, что вздумается – вы не успеете заметить, как этот слепленный снежок, нацеленный в вашу сторону, сперва превратится в снежный ком, а затем в огромную лавину из претензий, критики и настойчивых требований. И вот тогда можно жестоко поплатиться за свою лояльность и беспечность. В такой ситуации остаётся только один выход – беспощадно подавить всякое инакомыслие. Меня этому учил мой предок, король Сигизмунд Шестой, приходившийся мне дедом по отцовской линии, чей прекрасный портрет я только что наблюдала в вашей передней. Я обратила внимание, что среди этих замечательных полотен представлено множество портретов с изображением моих прославленных родственников.

– И это неслучайно, ваше величество, – с видом всезнающего сноба подчеркнул граф, – я действительно восхищаюсь талантом и деятельным умом некоторых из них. Считаю этих государственных мужей примером для подражания.

– В таком случае поведайте мне, отчего же в этой почётной галерее я не вижу своего портрета, – вдруг выдала королева. – Или же вы считаете, что моя скромная персона не достойна того, чтобы занять место в плеяде выдающихся политиков рода Тюдоров.

Министры все разом уткнули свои физиономии в тарелки, втайне насмехаясь над провинциальным выскочкой и с глумливым наслаждением ожидая, как же тот будет выкручиваться. Но граф по-прежнему держался независимо и уверенно.

– Ваше величество, – сказал он, – я бесспорно считаю вас достойнейшим и гениальнейшим политическим стратегом современности. Однако же, не знаю ни одного художника, который смог бы достоверно передать всё очарование и благолепие столь мудрой правительницы, коей, повторюсь, вне всяких сомнений, вы являетесь. Опасаясь омрачить светлое настроение Королевы, я не дерзнул поместить на стену ни один из предложенных мне портретов, выполненных хотя и известными мастерами, но всё же, на мой взгляд, не передающих достаточно точно идеального сочетания вашей внешней красоты и острого интеллекта.

– Ах, как виртуозно вы выкрутились, граф, – промолвила довольная Клотильда, одарив его располагающей улыбкой. – В дипломатическом искусстве вам не было бы равных. Человек с таким талантом мог бы оказаться незаменимым советником. Рассуждая об искусстве, вы напомнили мне одну давнюю историю о моём придворном художнике-портретисте. Знаете, ему, как никому более, удавалось передать моё внутреннее состояние. Но однажды с ним случилось нечто, неподдающееся объяснению. Принято считать, что у монархов должна быть стальная выдержка, однако же, всему есть предел. Целый день этот фигляр понуждал меня позировать в образе полуобнаженной нимфы при жутком сквозняке. На ветру, видите ли, шёлковые лацканы развиваются и ему грезится, будто я – бегущая по волнам. Когда же к концу дня он закончил, и я взглянула на это, с позволения сказать, творение, возмущению моему не было предела: во всё полотно был изображён бушующий океан с пенящимися волнами и грозовые тучи с проливающимся на них дождём, а над этой безумствующей стихией парила маленькая, словно бабочка, нимфа, которую, если честно, я и не сразу-то разглядела. Но и это ещё не всё. В следующий раз он заставил меня потеть у пылающего камина, дабы запечатлеть в образе кающейся грешницы на дне адской бездны. И там, среди толпы томящихся узников Тартара, я пылала в огне больше, чем все остальные. И к чему бы этот намёк? Потом, когда этого чудака как следует отделали плетьми, он сознался в том, что с моего перекошенного от жара лица писал образ Вельзевула, а с откровенного декольте – вздымающиеся волны океана. Ну это уже ни в какие ворота… Словом, вместо двух ожидаемых картин, в первом случае я получила жуткий насморк, а во втором – опалённые ресницы и брови. Он же достойную оплату – пять лет каторжных работ на солеварнях.

Все собравшиеся за столом одновременно сорвались на дикий хохот.

– Справедливое решение, ваше величество, – дождавшись, пока стихнет смех, произнёс Готлиб. – Подобные легкомыслие и безответственность необходимо пресекать самым жесточайшим образом.