Сокровище Черного моря (с илл.)

Они поступали в химическую лабораторию во множестве. И каждую новую партию сопровождала записка Смолина, нацарапанная торопливым, корявым почерком: «Индивид. анализ. Обязат!» Эти записки бросали Ольгу в жар. Она отдавала уточнению метода все силы. Кое-как, с допущением возможности огромной ошибки, ей удавалось определять золото в крупных — тяжелее грамма — проростках. Ошибка была не очень заметна, так как содержание золота в третьем и четвертом поколениях возрастало совершенно фантастически. Смолин со свойственным ему в научных исследованиях азартом беспрерывно повышал концентрацию золота в аквариумах. Но, когда он начал добиваться от Ольги точности определения в сотых долях процента, ей пришлось сознаться в своем бессилии.

Утром Ольга спустилась в подвальный этаж, где работали Смолин и Петров, раздраженная неудачами, расстроенная неудовольствием Смолина и злая на себя за свою растерянность. В голубом полумраке сияли два ярких кружка осветителей. Два снопа света падали из-под невидимых абажуров настольных ламп на развернутые около микроскопов тетради с записями и освещали два профиля — высокий лоб, орлиный нос, короткие усы и энергичный подбородок Смолина и по-детски круглый лоб, светлые волосы и мягкие, пухлые губы Петрова.

— В чем дело, Ольга Федоровна? — спросил Смолин таким тоном, что у девушки екнуло сердце.

— Не выходит, — ответила Ольга сердито.

— Понимаю, что не выходит, — спокойно сказал Смолин, — но почему?

— А потому, что нельзя нашим способом определять гаммы [23]золота в миллиграммах вещества. — Ольга уже не скрывала раздражения. — Ведь после сжигания от вашего проростка остается не больше тридцати, а то и двадцати миллиграммов.

— Ах, вот оно что… Что же вы мне раньше об этом не сказали?

— Думала, что сумею, — мрачно ответила Ольга.

Петров сочувственно улыбнулся ей, ожидая сердитой реплики Смолина.

— Значит, гаммы золота на миллиграммы золы? — переспросил он, прищурясь и глядя на Ольгу рассеянно, словно не видя ее. — Ну, что же, подумаем, как быть дальше. Будем думать, и вы и я.

Ольга вернулась к себе недовольная, злая, в подавленном настроении. Стояла у приборов, машинально крутя рычаги и безнадежно всматриваясь в растворы.

Смолин зашел к ней под вечер, когда она заканчивала работу, уже выбившись из сил от бесплодных попыток получить в анализе сотые доли процента. Лаборанты давно разошлись. Спускалось солнце, окрашивая в розовый цвет шелковые занавески и белые косяки окон.

Еще издали Ольга увидела в руке у Смолина длинный блекло-сиреневый конверт. Подходя, профессор небрежно сунул его в нагрудный кармашек халата, — и в те немногие минуты, пока Смолин говорил с Ольгой, ее раздражал и томил этот торчащий уголок конверта.

— Итак, значит гаммы в миллиграммах? — начал Смолин вопросом, не требующим ответа.

Ольга утвердительно кивнула головой. Смолин продолжал тем же рассеянным тоном:

— Так, так… Плохо… Что же делать?

— Не знаю. Ничего не выходит…

Смолин подошел к окну, отдернул занавеску и, заложив руки за голову, загляделся на чудесную панораму. Потом улыбаясь повернулся к Ольге.

— Значит, нужно осваивать другие методы… Хочу съездить в Москву, — Смолин покосился на конверт, высунувшийся из кармашка, и небрежным щелчком осадил его вниз.

— А я?

— А вы будете продолжать совершенствовать ваш метод, пока не отработаете пригодный для нашей работы вариант.

После ухода Смолина Ольга долго стояла у окна, предаваясь невеселым мыслям. Начинало смеркаться, когда из подъезда лабораторного здания вышел Смолин — весь в белом, элегантный, изящный, несмотря на высокий рост и широко развернутые плечи. Ольга не сводила с него глаз. Смолин перешел улицу, остановился на набережной и, видимо, задумался, положив руки на перила решетки. Но вот в его руках появился знакомый Ольге конверт. Смолин медленно, аккуратно разорвал его надвое, потом еще надвое, потом еще и еще, — и клочки письма стайкой снежинок, трепеща в воздухе, закружились над заливом.

На другой день Смолин уехал в Москву. Потянулись скучные будни. Ольга продолжала работу, принимаясь за каждую новую модификацию метода с таким ожесточенным упорством, словно только от ее усилий и зависело повышение содержания золота в растениях.

Начатые Смолиным опыты выведения золотоносных водорослей из разрушенных тканей продолжал Петров. После неудачи с полиплоидами интерес к колхицину у него угас. Но загадочное открытие Крушинского по-прежнему не давало ему покоя.