Сокровище двух миров

В силу полученного приказа о новом назначении на безусловно высокую и достойную должность вчера вечером святой отец Габриэль Фарт прибыл в Будапешт, дабы занять предложенное место. Отказавшись от предоставляемых апартаментов безвременно почившего Христобаля Саграды, он скромно разместился в гостинице, решив на досуге подыскать себе подходящее жилье. А сегодня господину инквизитору предстояло не только ознакомиться с новым местом службы, но и встретиться с представителями пресловутой «ложки дегтя», неизменно прилагающейся к бочке с медом, пусть и довольно сомнительной. «Ложкой дегтя» местные представители Серого ордена ничтоже сумняшеся именовали весь Дипломатический корпус при Единой всеблагой матери-церкви. Ни те ни другие не питали особой любви друг к другу, а после того, как почтенные дипломаты приложили руку к разрушению резиденции своих оппонентов, взаимная неприязнь только усилилась. И теперь Габриэлю предстояло стать хлипкой прослойкой между молотом и наковальней, чтобы хоть немного сгладить острые углы обоюдного неприятия.

Кстати, сегодня он покинул скромный гостиничный номер в такую рань отнюдь не ради осмотра предоставленного ему кабинета и уж точно не для плетения словес с главой Дипломатического корпуса. Проснувшись с первыми лучами солнца и взбодрившись холодным (как назло, вчера вечером гостиница осталась без горячей воды) душем, отец Фарт отправился на кладбище. Уже много лет, куда бы Габриэль ни прибывал, он перво-наперво удостаивал своим посещением наиболее старый некрополь. Странная привычка – первым делом отправляться на местный погост. Но Фарт ничего не мог с этим поделать: стоило ему ступить на незнакомые улицы очередного населенного пункта, как ноги сами собой выводили его к юдоли скорби. Будапешт тоже не стал исключением, но вчера святой отец слишком устал, чтобы совершать подобную экскурсию, да еще на ночь глядя. А сегодня за утренним кофе, покусывая хрустящий тост, господин инквизитор внимательно изучил приобретенную накануне карту города и аккуратно обвел кружочком приглянувшееся место. Из всех последних приютов старинного города его выбор почему-то пал на кладбище «Керепеши»…

Свежий утренний ветер налетал легкими порывами, нежно касаясь старых, замшелых, изъеденных временем крестов и диковинных надгробий, шелестел засохшими букетами, только усиливавшими царящее вокруг уныние. Пролетев по узким дорожкам, ветер маленькими смерчами закружил несколько опавших листьев, будто напоминая: не за горами осень. Яркий лист дикого винограда, подхваченный легким порывом, запутался в светло-золотистых волосах, расцветив их кровавым пятном. Эрик небрежно стряхнул его и теперь отрешенно теребил пальцами, продолжая вглядываться в изъеденную временем могильную плиту, обсаженную по бокам кустами багряных хризантем, сейчас еще не цветущих. Над плитой возвышалась глыба белого мрамора, из которой выступали мужчина и женщина, стоявшие рука об руку. Возможно, не чуждый поэзии старший князь Высокого дома ди Таэ, предаваясь созерцанию надгробия, разразился бы лирическим словоблудием и комплиментами в адрес творения скульптора, если бы это произведение искусства не было памятником на могиле его родителей. Он просто смотрел перед собой, будто силясь получить неведомый ответ на свой немой вопрос. Тревога, захлестнувшая его вчера, никуда не делась, а лишь усилилась. Попытка переговорить с подсознанием завершилась маловразумительным советом временно отрешиться от суеты и прийти к своим корням…

Ну пришел, и что дальше? Эрик пытливо всматривался то в безупречно переданные скульптором нежные черты княгини Родики, то в резко очерченное лицо князя Анри. Но родители молчали, не желая осчастливить своего наследника хотя бы самым малым откровением. Утренняя свежесть вкупе с прохладным ветерком безнаказанно проникали сквозь шелковое кимоно, заставив князя выйти из оцепенения и зябко повести плечами. Досадливо смяв виноградный лист, целитель швырнул его на землю, развернул гравикресло и неспешно направил по дорожке к главным воротам.

У небольшой будочки при входе на «Керепеши» вечно поддатый кладбищенский сторож что-то эмоционально рассказывал светловолосому типу в сутане, выпрашивая на опохмел. Эрик равнодушно скользнул по ним взглядом, не особо прислушиваясь к разговору. Впрочем, сторож вещал столь громко, что князь его и так прекрасно слышал.

– …только вином и спасаюсь, святой отец. Ежели не выпью, то так всю ночь глаз и не сомкну от страха…

– А что, беспокойничают? – деловито осведомился светловолосый. Этот говорил абсолютно нормально, и магу пришлось изрядно напрячь слух.

– Да не так чтобы очень, стонут только… жалостливо да страшно, будто давит их что-то. А вчерась на обход вышел, глянул – мать моя женщина! Шевелятся… Плиты надгробные чуть не ходуном ходят. Я тут же, не при вашей безгрешности будь сказано, все вино из себя в штаны и выпустил… Уж не помню, как до сторожки добежал и вдругорядь напился…