Сокровище Империи

Самогон был забористый, и было его много, по мозгам он ударял со страшной силой – в голове у Гранаты словно одна за другой разрывались гранаты. Мир пошел колесом, в нем обнаружились какие-то неизвестные науке диковинные измерения, и файтера мотало по этим измерениям, прикладывая физиономией то об стол, то о некие странные образования, принадлежащие явно иной Вселенной, и он самозабвенно отплясывал с тамошними иномирянами, и пытался учить их ходить строем по долине смерти[46], преодолевать тропу разведчика[47] и делать нычки. Время от времени ему в желудок словно сами собой попадали все новые и новые порции самогона, и превратившийся в нечто уже совсем непонятное пространственно-временной континуум расцветал неописуемыми красками. А в голове почему-то вертелось сочное и совершенно непонятное выражение: «хроносинкластическая инфандибула»…

Внутренне содрогнувшись от этого мозгодробительного термина, Мхитарян вынырнул из иных пространств и времен и обнаружил себя сидящим на длинном диване в холле. По бокам от него на том же диване, и в креслах у переборок, и прямо на полу перед ним сидели мужчины и женщины со смазанными лицами, и все вокруг было заставлено бутылками и бокалами. В клетке под потолком беспокойно прыгали серенькие круглохвостки – вечные обитатели галер, менявшие цвет оперения при малейшем признаке отравляющих веществ. Оказалось, что в руках у него та самая гитара, что недавно – или уже очень давно? – скучала в уголочке в кабаке, и пальцы его перебирают струны. Он совершенно не помнил, что именно собирался петь, но тут же запел с пьяной проникновенностью, обводя взглядом так и остающиеся расплывчатыми лица переселенцев:

Что-то живет во мне,
Что-то жует в спине,
Лапкой скребет в боку,
Клювом стучит в башку.

Что-то поет во мне,

Вертится на ремне,
Просит то пить, то есть,
Рвется везде залезть.

Пишет в ночи стихи,

Тихо кричит: «Апчхи!»
Тащит меня к другим,
Твердит непонятный гимн.

Песни поет не те,

На чуждой частоте,
На неземных ладах,
В иных смысловых рядах[48].

Гамлет посвистел непослушными губами, делая проигрыш, перебрал напоследок струны и тут же обнаружил у себя под носом бокал все с тем же самогоном.

– Зашибись! – с чувством сказал склонившийся над ним Колян-Толян или кто-то совсем другой, качаясь, как былинка на ветру. – Аж до печенок проняло, гадом буду! А нашенскую знаешь, «Калинку-малинку»? В с-саду ягода малинка моя…

– Да что вашу! – вскинулся Граната, влил в себя самогон и уронил бокал за плечо. – Я вам сейчас нашу… Сам сочинил!

Он залихватски врезал по струнам и заголосил, совсем позабыв о том, что никакой он сейчас не файтер Стафла, а простой пассажир, которому зачем-то там нужно на Амазонию:

Там, где бирема не пройдет,
И уникар не просочится,
Эфес, как змейка, проползет —
И ничего с ним не случится!

А ну-ка, громче песню пой!

Пускай от страха враг трясется,
За вечный мир идем мы в бой —
Родная вигия прорвется!

Эфесу недоступен страх,

В глаза он смерти смотрит прямо.
Не устоит коварный враг,
А дома ждет эфеса мама.

А ну-ка, громче песню пой!

Пускай от страха враг трясется,
За вечный мир идем мы в бой —
Родная вигия прорвется!

Пусть знает враг, что мы сильны,

Никак не может быть иначе!
Чтоб в мире не было войны
Эфес готов к любой задаче!

А ну-ка, громче песню пой!

Пускай от страха враг трясется,
За вечный мир идем мы в бой —
Родная вигия прорвется!