Сокровище ювелира

– Да, совсем! Вот послушайте! Прошлым летом, когда наступила жара, а вы томились в недуге, разнеслась весть: турки, мол, рвутся к морю. Все дворянство, как один, взялось за оружие. Я тоже. Попрощался с отцом, матерью и уехал. Наше войско отходило от Раковаца к Приморью. Пришлось поторопиться, догонять. Наконец нагнал. Войско отборное – молодец к молодцу. Надо было отстоять крепость Храстовицу: ее домогался боснийский паша Ферхад. Шли ночью и днем. Наши хорватские и влашские отряды продвигались неплохо, но у штирийцев с их железными шлемами и тяжелыми мушкетами не раз подгибались колени. Вели нас Ауэршперг и Войкович Иван. Однажды спустились мы с горы в долину. Кругом сплошные камни, только справа на горе лес. Стали. И ни с места – жара. Примерно в полдень примчались из-за горы пастухи. Идет, дескать, на нас Ферхад, через полтора часа здесь будет. Пришлось готовиться к битве. Построились. Впереди пушки, посередине хорватские пехотинцы, влашские харамии и желтые краньские мушкетеры. На левом крыле – штирийские латники, две хоругви в долине, а одна слева на горе. Правое крыло заняли хорватские бандерии на конях под знаменем бана. На холмах расположились аркебузеры.

«Господин Павел, – крикнул мне Войкович, прискакав на белом коне от Ауэршперга, – видите вон тот лесок справа на горе? Гору пересекает ущелье. Надо последить, чтобы турки не врезались в наше правое крыло. Возьмите сотню капитульских всадников и двести влашских пехотинцев, займите гору и не пускайте этих собак в ущелье!» Вот мы и отправились, я и влашский воевода Стева Радмилович, занимать гору и ущелье.

Сотня пехотинцев и пятьдесят всадников расположились в ущелье, перерезав дорогу. Остальные пехотинцы залегли справа и слева на горе вдоль дороги; а у подножья, ближе к выходу из долины, притаился я с пятьюдесятью всадниками. Харамии насыпали на полки пороху и стали поджидать турок. Я тихо лежал в лесной прохладе рядом с лошадьми.

Вдруг сотрясся воздух, поднялся бешеный вой! Я взобрался на вершину посмотреть, что делается. Турки ударили в середину нашего войска. Блеснули, загремели наши пушки. Атака была отбита. Но турки кинулись снова, еще неистовее. Загремели тяжелые ружья, вышли латники, а отряд бана ударил по туркам справа. Казалось, наши одолевают. Высоко реяло банское знамя, труба громко призывала к штурму. И вдруг левую вершину горы усеяли турки. Железные люди полегли под турецкими пулями, а неверные подобно потоку ринулись с горы на паше левое крыло. Я видел, как ядро снесло генералу Ауэршпергу голову. Желтые мушкетеры пустились бежать, за ними остальные, на одного нашего приходилось десять турок. Я злился, что приходится сидеть сложа руки. Но длилось это недолго! Из ущелья послышались истошные крики: «Алла!» – и я поспешил к своему отряду. Турки пробивались через ущелье. Раз, другой и третий нападали турки и негры, раз, другой и третий отбивали их наши пехотинцы из-за дубов, кустов, камней… Струившийся по оврагу прозрачный ручеек стал красным от крови. Но вот снова пошли в атаку негры! Было их в шесть раз больше наших! Легко им расставаться со своими головами! Многие наши кони были убиты, а у харамий не стало пороху.

«Ружья за спину! В ножи, ребята!» – загремел Радмилович, вскочив на высокий камень. Но, едва подав команду, зашатался и упал: стрела пронзила ему сердце.

«За святой крест, вперед, ребята!» – крикнул я и как молния ударил со своим отрядом во фланг. Каждая пядь – десять турецких голов! За каждый дуб, за каждый камень платили жизнью. Сабля задела меня по лбу, кровь залила глаза, я ничего не видел. Вдруг конь взвился на дыбы – стрела угодила ему в глаз, и он упал; тем временем отряд уже ушел вперед. Стать на ноги не хватало сил. Кругом лежали убитые. Поднялся я кое-как на колени и пополз к ручейку; горло совсем пересохло. И вдруг из-за соседнего дуба выглянула черная голова; зарычав подобно зверю, дикарь бросился на меня! Я упал навзничь. Он придавил коленом мне грудь, выхватил нож и замахнулся…

– Ради ран Христа! – в ужасе закричала девушка и, склонившись к юноше, распростерла руки над его головой, словно хотела защитить, а старуха трижды перекрестилась в своем углу.

– Не пугайтесь, сударыня! Голова у меня покуда на месте! – ласково промолвил Павел и слегка коснулся руки Доры.

Девушка вздрогнула, кровь бросилась ей в лицо, но руки она не отдернула и глаз, загоревшихся чудным огнем, не опустила, только слегка сжала губы.

– Негр замахнулся, – продолжал юноша, – но не ударил. Чья-то огромная рука схватила его за кисть, другая за горло, и, подняв негра в воздух, седой великан бросил его оземь с такой силой, что вышиб из него дух. «Сдохни, чертов скот!» – пробубнил он, остановившись возле меня.

Великан оказался влашским пехотипцем из ауэршперговского отряда. Звали его Милош Радак.

«Бежим, господин! – сказал он. – В долине порубили всех наших!»