Сокровище Кастеров

Джеймс протопал по коридору и оказался около дочери. Моника повернулась к отцу, предугадывая его хищный интерес. Даже если сундук стоит пару центов, недовольства будет столько, что будь в этом мире фирма, платившая за нервотрепку окружающих, то Джеймс Кастер вмиг бы разбогател. Моника давно понимала установки отца. Банкнота имеет ценность, а дети имеют желания. Контроль желаний своих детей будто стал его персональной ценностью.

– Мон, скажи-ка мне одну вещь, – отец указал пальцем на сундук, – на какой черт Эдди нужно это? – Джеймс гневно повел бровями. – И на какие деньги, скажи пожалуйста, ты можешь себе позволить такие вещи?

– Пап, давай не будем сейчас об этом. Вот это… – она указала подбородком на сундук, – стоит всего десять центов, и я не думаю, что одна монета важнее желания моего младшего брата.

Джеймс пару секунд молча смотрел в глаза дочери.

– А теперь послушай меня! – Указательный палец отца нацелился на дочь. – Когда ты устроишься на работу и будешь получать деньги не от нас, радуй кого хочешь. Ты же знаешь, мы с мамой все еще в трудной ситуации, а ты позволяешь себе так мне отвечать? – Моника опустила взгляд и сфокусировалась на пуговице, пришитой к карману синей домашней футболки отца. – Вот и я о том же! Даже ответить нечего. – Джеймс тягостно выдохнул. – Я так понимаю, когда я прошу вас быть поэкономнее и каждый цент хранить на нечто стоящее…

– Может, ты перестанешь отчитывать дочь? – перебила Джеймса Оливия, вышедшая из кухни. Некогда обворожительная женщина предстала перед семьей в уже привычном замученном виде: сальные волосы, тронутое морщинами лицо и усталость. – Ты ее все поучаешь, а сам взял деньги на обучение для оплаты долгов. И ты… – Оливия уже вплотную подошла к мужу и дочери, – не можешь решить свои проблемы и перекладываешь их на детей.

– Я пытаюсь немного облегчить наше состояние, дорогая, или ты считаешь, что я только пилить умею?

Оливия проигнорировала мужа и взглянула на Монику:

– Дочка, иди наверх, и да, милый сундучок, дорогая. Эдди дома?

– Наверху, – ответила девушка.

– Хорошо, иди.

Моника простучала кроссовками по лестнице и прошла в комнату Эдди, где ее младший брат лежал с головой под одеялом, таким образом прячась от очередной семейной ссоры. Здесь не нужно быть психологом, чтобы понять, что Эдди уже нанесли травму и она останется с ним на всю жизнь.

Моника присела около книжного шкафчика, забитого комиксами, поставила сундук на пол, и по ее рукам разлилось приятное чувство облегчения. Девушка встала и, встряхивая руками, подошла к кровати Эдди.

– Ты как там, шкет? – спросила Моника, продолжая слегка потряхивать кистями.

Из-под одеяла показалось расстроенное детское лицо.

– Нормально… Мон, они долго будут ругаться?

Сестра заметила, что ответ был без язвительной атаки «сама ты шкет». Это явный показатель того, как сильно все эти скандалы душили детскую радость и медленно убивали в ее брате ребенка, жестоко сталкивая с реальностью. Монике и самой бы хотелось знать, как помочь семье избавиться от долгов и ожить. Все, что придавало ей сил, – младший дурашливый брат и поддержка мамы, которая всеми силами копила деньги на обучение своей дочери и всячески скрывала этот факт от мужа. Моника знала о сокрытии денег и была рада, что отец не знает об их планах.

– Недолго, у тебя же теперь есть это. – Моника посмотрела на сундук. – Может, мы в него запихнем все наши проблемы и утопим его к чертям собачьим на дне морском?

– Лучше океанском, – с энтузиазмом подхватил Эдди.

– Ну, если хочешь, мы его и в космос запустим. Или если это будет дорого, надо будет спросить у папы?

Эдвард рассмеялся, тревога понемногу стала рассеиваться, вернув десятилетнему мальчишке приятные и милые детские черты.

– Ты права, папа не одобрит строительство нового «Аполлона». Да и топливо стоит дорого, по телевизору как-то сказали. – Эдди захихикал, и Моника, закрыв рот ладонью, прыснула в ответ.

– Знаешь…

Монику остановил стук в стену около открытой двери в комнату Эдварда Кастера.

– Могу я вас прервать? – спокойно спросил Джеймс.

Моника посмотрела на отца и разглядела на его лице притворную улыбку, не обещающую ничего хорошего.

В последние годы Джеймс приобрел привычку во всем винить окружающих, а его семья выступала главными объектами такого поведения. Когда его внутренний бухгалтер чует опасность, он готов испортить любое мало-мальски хорошее настроение и доброе расположение духа.

– Конечно, – ответила Моника, слегка кивая.

– Мон, можно тебя на пару слов?

– Хорошо. – Несмотря на то что девушка не любила, когда ее называют Мон, отцу она никогда не перечила – себе дороже.

Моника вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Сейчас она не опасалась отца, в ней давно жил инстинкт, приобретенный в процессе ухудшения положения в родном доме. Она подсознательно готовилась к нападкам, но сдерживала себя от ответной атаки.

– Да, что случилось? – спросила Моника, уже зная, о чем пойдет речь.

– Прости меня, Мон. Ни в коем случае не держи на меня обиду. Сейчас… – Джеймс быстро вдохнул и протяжно выдохнул, – нам с мамой трудно, очень трудно, и…