Марианна была тем зрителем, которого так не хватало Валерию. Она не видела его на работе и дома, не знала многих его недостатков и воспринимала таким, каким он хотел казаться. Перед ней он выступал повелителем, диктовал свои условия и получал любовь и нежность, которые принимал слегка снисходительно, свысока. Она боялась испортить отношения с ним, как сам он боялся испортить отношения с женой, и это льстило Валерию, поднимало его в собственных глазах. Перед Марианной он был не «никчемой», над которым хихикают по углам, не бестолковым зятем-неудачником, который отводит глаза при виде грозного тестя, – перед Марианной он был богом, героем-любовником, снизошедшим до простой смертной, осчастливившим ее своей высочайшей благосклонностью. Он обратил на нее внимание – и уже за одно это она должна была проникнуться благодарностью, стать покорной и ловить каждый его взгляд, каждый вздох. Ведь ей уже под тридцать, а вокруг полно юных длинноногих красавиц…
Он так поверил в это, так проникся собственным величием, что и в мыслях не допускал «бунта на корабле». Он и предположить не мог, что Марианна восстанет, сбросит с себя оковы зависимости, страха одиночества, крушения надежд и сама, по своей собственной инициативе, разорвет их отношения.
Валерий допускал разрыв, но видел его по-другому: Марианна надоедает ему, перестает удовлетворять его как любовница, и он безжалостно бросает ее, плачущую, умоляющую не делать этого, не губить ее жизнь. Ведь она так преданно, так самозабвенно любит его, что не мыслит своего существования без этой любви!
И вдруг… О нет! Неужели он проиграл?! Она отвергла его… легко и просто, без истерик, без слез, без угроз покончить с собой. Сказала, что не любит, – и ушла. Даже ни разу не оглянулась!
Валерий долго сидел в оцепенении, не понимая происходящего. Фигурка Марианны, которая ровной походкой удалялась от него, расплывалась в глазах.
Он не помнил, как приехал на работу, как переоделся, уселся на диван в комнате отдыха, – сознание мутилось, в груди клокотало то бешенство, то холодное, безнадежное отчаяние. Что было для него дороже? Марианна или его роль, которую теперь не перед кем стало играть?
– Валерий Николаевич, вас к телефону…
Мелодичный голосок дежурной сестры вывел его из забытья.
– Привет, – раздался в трубке знакомый приятный баритон. – Как твои дела?
– Хуже некуда, – сам того не желая, ответил Валерий.
Не в его правилах было признаваться, что не все гладко и радужно в жизни военного хирурга Добровольского – красавчика и везунчика, как называли его в академии. Слова вылетели против воли: слишком неожиданно, больно и по-предательски ударила его Марианна. Как она посмела?!
– А у меня прекрасно! – В голосе звонившего слышались те особые вибрации, которые выдают всем довольного и благополучного человека. – С тебя причитается, Валера! Надеюсь, не забыл?
Добровольского бросило в жар, который через минуту сменился ледяным ознобом. Так вот кто все разрушил! Проклятие!
– Как же я сразу не догадался? – хрипло и зло пробормотал он. – Твоя работа? Добился-таки своего?
– Все честно, друг, – усмехнулся баритон. – Я выиграл.
На том конце линии раздались гудки, а Валерий все стоял с трубкой в руке.
– Что с вами, Валерий Николаевич? – осторожно спросила курносая веснушчатая сестричка.
Он дико глянул на нее, выпустил из руки трубку, которая повисла на проводе, продолжая гудеть, а сам быстрыми, нервными шагами пошел прочь.
Господин Смирнов поставил машину в тени деревьев на противоположной от салона стороне улицы. Ему хотелось пить, но нельзя было сходить в магазин за минералкой – он вел наблюдение за оборванцем, околачивающимся у забора вокруг «восточного» дворика. Неизвестно, сколько придется здесь торчать: «рабочий день» у нищего ненормированный, что ему взбредет в голову, бог знает…
Небо затягивало тучами. В синие прорехи на краткий миг выглядывало солнце, чтобы тотчас же скрыться за влажной серой пеленой, полной дождя. Воздух был сырой, тусклый и теплый, как в бане. Деревья по бокам дороги стояли неподвижно, застыв в ожидании ливня.
Нищий, по-видимому, тоже ожидал кого-то, беспокойно поглядывая на небо.
– Так тебе и надо, братец! – злорадно пробормотал Смирнов. – Небось промокнешь без зонтика-то! Не пора ли тебе сматываться?
Но попрошайка думал иначе. Он слонялся вдоль забора – к воротам и от ворот, и не собирался покидать свой пост. По крайней мере не сейчас.
Всеслав тяжело вздохнул, прогоняя мысли о стаканчике холодной газированной воды. Ему были видны двери салона, откуда спокойной, слегка покачивающейся походкой вышла Марианна Былинская.
– А вот и наша героиня! – прошептал сыщик, напрягаясь.
Он взял бинокль и навел его на докторшу.
Марианна улыбнулась нищему, как хорошему знакомому, и помахала ему рукой. Тот резво подбежал к ней, отвесил изящный поклон, изображая старинного придворного кавалера, и… взял госпожу Былинскую под руку.