— Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Ле-Капа? — спросила Сона, когда Тома достал из дорожных мешков еду и бутылку с фруктовым напитком, который он умел так чудесно смешивать.
— Понятия не имею, — ответил Андре. — Все зависит от того, с какой скоростью мы будем двигаться.
— По-моему, мы отъехали уже довольно далеко.
— Ты очень устала, родная? — спросил Андре. — С непривычки должно быть довольно трудно проехать верхом такое расстояние.
— Я каталась верхом каждый день, когда еще жила с дядей, но с тех пор прошло уже несколько лет, и за все эти годы я ни разу не садилась на лошадь. Наверное, я немного устану, но это не важно.
— Для меня важно все, что касается тебя, — ответил Андре.
Заметив, что он смотрит на нее, Сона отвернулась.
— Я… не хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я… в таком виде, — смущенно прошептала она.
— Для меня ты всегда прекрасна, — возразил Андре, — единственное, что меня немного пугает, так это темное покрывало на твоей головке.
— Но ты же знаешь, что я обманщица, — улыбнулась девушка. — Главное, чтобы никто другой не проведал об этом.
— Мать-игуменья поступила очень разумно, — заметил Андре. — Ты слишком красива, так что тебе опасно появляться в любом месте, где другие мужчины могли бы тебя увидеть.
— Я рада, что кажусь тебе такой привлекательной, я хочу быть красивой для тебя, — сказала Сона, — только знаешь… я ведь очень невежественна; я совсем ничего не понимаю в жизни, ведь я десять лет прожила в обители, с монахинями, вдали от мира. — Сона застенчиво, искоса взглянула на него, потом продолжала:
— Может быть, когда ты узнаешь меня получше, тебе станет скучно со мной. Я могу наделать много ошибок.
— Ты всегда будешь для меня самой восхитительной и самой интересной женщиной, какую я когда-либо знал в своей жизни, — возразил Андре. — Для меня, любовь моя, интересно не только все, что ты говоришь или думаешь; мне нужна ты сама, вся ты, меня волнует это удивительное сияние, которое окружает тебя волшебной, магической аурой.
— Я так счастлива! — прошептала девушка. — Сегодня, пока я готовилась к отъезду, к тому, чтобы покинуть монастырь, я спрашивала себя, хорошо ли это для тебя — быть связанным с женщиной, которая словно пришла из другого мира.
— Теперь ты будешь жить в моем мире, — ответил Андре, — в том мире, любовь моя, где важно только одно — то, что мы всегда будем вместе.
Только он протянул руку, желая коснуться ее руки, как Тома уже был рядом, собирая остатки еды и складывая их в дорожную сумку, убирая плетеную бутыль с соком.
— Пора ехать, мосье! — твердо произнес негр.
— Ты самый жестокий из надсмотрщиков, Тома! — жалобно сказал Андре; негр только усмехнулся.
Улыбка не могла скрыть его тревоги, видно было, что ему не терпится сняться с места, и Андре понимал, что он прав.
Они ехали до позднего вечера и чувствовали себя бесконечно усталыми, когда Тома наконец выбрал подходящее место для ночлега.
Теперь уже и речи быть не могло о том, чтобы подыскать пустое кайе или просить приюта у местных жителей.
Андре и без объяснений понимал, что чем меньше людей будет их видеть и знать о них, тем лучше.
Когда солдаты не обнаружат его в имении де Вийяре, они, без сомнения, догадаются, что он бежал в Ле-Кап.
Андре надеялся только, что никому и в голову не придет, что с ним едет женщина.
В то же время он уже не раз убеждался, что на Гаити невозможно что-либо скрыть, ничто не удается держать в тайне слишком долго.
Они должны были провести ночь у подножия горы, под деревьями.
Андре подумал, что это очень похоже на Тома — держаться подальше от леса, который внушал ему почему-то необъяснимый ужас. Однако место, которое выбрал негр, было хорошо укрыто от чужих глаз; земля здесь была мягкая, поросшая толстым слоем мха, но не слишком заросшая кустарником.
Тома достал из узлов одеяла, затем, когда они поужинали и улеглись, он незаметно исчез в темноте.
Привязанные лошади паслись неподалеку; они остались совсем одни — Мне хочется поцеловать тебя, любимая, — прошептал Андре, пытаясь найти в темноте ее руку.
— Нет, не надо.
— Не надо? Почему? — удивился он.
— Я не хочу, чтобы ты целовал меня, когда я… в таком виде. Это может… все испортить.
Он улыбнулся, так жалобно, по-детски прозвучал ее голосок, потом постарался разуверить ее.
— Прикосновение к твоим губам — всегда чудо, я не могу найти слов, чтобы объяснить тебе, как это прекрасно; однако, если ты считаешь, что надо немного подождать, я сделаю все, что ты хочешь. — Пальцы его крепче сжали ее руку. — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. И я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя безгранично, вся моя душа, мое сердце принадлежат тебе, и я никогда не посмею сделать ничего, что могло бы огорчить или обидеть тебя.
— Ты… такой… прекрасный! — произнесла Сона прерывающимся от волнения голосом. — Когда-нибудь, возможно, я сумею сказать тебе, как сильно я… люблю тебя!