Сокровище мадам Дюбарри

— И Точильщик воспользовался тем же способом, он-таки повесился, мой дорогой друг!

— Его смерть рассеет шайку.

— Он умер, а другой уже на его месте и с его именем.

— Ты, что ли?

Лебик с удивлением вытаращил глаза.

— С какой стати? Теперь, когда я обладаю миллионами, мне остается только запастись званием честного человека. И вот мне пришла в голову одна мысль…

— Какая?

— Ивон — хитрая штучка, провел-таки Лебика! Да и вы кажетесь мне молодцом. Бог не обидел вас разумом. Вы оба нравитесь мне. Вы могли убить меня и не сделали этого… Я не забываю ни добра, ни зла. Моя бывшая хозяйка была добра ко мне. Она ваша сестра, а тот любит ее… Так уезжайте спокойно, а я присмотрю за Сюрко, а через неделю-другую доставлю вам сестру, а шевалье — жену. Договорились?..

Гигант собрался уходить.

— Лебик!.. Еще одно слово…

— Говорите!

— В письме, найденном у Точильщика, упоминается об одной женщине. Он возвращает ей свободу. Что за договор связывал мадемуазель Елену Валеран с бандитом?

— Господин Кожоль, — возразил Лебик, — даже у мошенников существует честь. Если она выполнила условия договора — сохранила его тайну, я не имею права отвечать на ваш вопрос.

— Но, хотя бы, что стало с ней?

— Она вчера уехала из Парижа, взяв своего ребенка.

— Ее ребенок! — вскрикнул Кожоль.

— Да, прелестная девочка… пяти месяцев.

— Пять месяцев! — повторил граф, припоминая одно число…

Он стоял неподвижно, пораженный неожиданным открытием.

Когда он пришел в себя, Лебика уже не было.

— Пять месяцев! — шептал он. — Я отец… Я отец!

* * *

Ночью, когда друзья мчались прочь от Парижа, Кожоль рассказал Ивону все, за исключением того, что касалось Елены.

Было три часа утра…

…В это время Бонапарт возвратился из Сен-Клу. С трудом освободившись от громадного наплыва народа, осаждавшего триумфатора в его доме на улице Победы, он призвал к себе своего секретаря Бурьена.

— Кажется, я наговорил глупостей сегодня перед собранием обоих Советов!

— О, да, генерал!

— Так сочини пышную речь вместо той, что я произнес перед депутатами, и отошли напечатать завтра в «Монитор». А теперь — спать!

И, повернувшись к жене, честолюбивый триумфатор добавил:

— Жозефина, завтра мы будем ночевать в Люксембургском дворце!

1873