Медвежья шкура перед топчаном привлекла его внимание. Она была туго натянута. Он обратил внимание на то, что она прибита гвоздями. У него мелькнула мысль, что гвозди не могут так прочно держаться в глинобитном полу. Ответ напрашивался: гвозди вбиты в дерево. Но, в таком случае, пол не глиняный, или в него встроены куски дерева… да и они бы не держались так прочно в глине.
Геолог осмотрелся. Возле двери висел большой старинный турецкий кинжал, скрещённый со старинным кремнёвым ружьём. Он вынул кинжал из ножен. Порывшись в земляном полу, нащупал в нем деревянную балку. Продолжая исследование пола, он услышал стук о доску, под которой, по-видимому, было пустое пространство.
В волнении он вскочил на ноги, подошёл к окну и, с сильно бьющимся сердцем, стал рассматривать через решётку двор. Видна была только мусорная свалка и возле неё приземистая постройка, крытая позеленевшей от времени черепицей, местами засыпанной прошлогодними почерневшими листьями развесистого ореха, простиравшего над нею могучие ветви.
Он вернулся к тому месту, где обнаружил доску, и стал рыть смелее. Выстукав сквозь слой глины дощатый настил, он установил, что в нём есть люк. Не теряя времени, Петров отрыл крышку люка и поднял её. Наступил решительный момент. Посветить ему было нечем. В слабом свете, еле проникавшем через маленькое окошко в этот ранний час, чуть вырисовывались грубо выделанные ступеньки.
Он, как опытный геолог, наклонился над люком и понюхал воздух. На его лице появилось удовлетворённое выражение: в помещение под ним проникал свежий воздух.
Теперь всё зависело от освещения. Но где его взять? Он беспомощно огляделся и, не найдя ничего подходящего, решил спуститься в подземный этаж, предоставив себя на волю случая.
Ступеньки были деревянные. Пол — каменный, устланный плитняком. Потолок был на деревянных балках.
Когда глаза немного привыкли к темноте, геолог разглядел керосиновую лампу. Он пощупал рукой вокруг неё и нисколько не удивился, найдя коробку спичек. Он зажёг спичку и осмотрел, прищурившись, не без боязни, мрачную подземную нору. Железная дверь, может быть, выводила на свободу, но пока он ещё не думал уходить. Здесь было чем удовлетворить любопытство.
Низкий топчан был застелен старыми, потёртыми домоткаными одеялами. Возле него на деревянном столике стояли пустые консервные банки. Это особенно озадачило геолога. Турецкое население почти не употребляет такой пищи. Надписи на коробках были старательно содраны, но вид жести выдавал их заграничное происхождение. Над столом на полочке лежали завёрнутые в бумагу нож, вилка, ложка и ножик для открывания консервов и откупоривания бутылок. На полу валялись смятые окурки сигарет.
Наступила очередь двери. Геолог осторожно надавил на неё, готовый ко всему. Но за нею не таилось никакой опасности; она бесшумно подалась, и за нею оказался короткий выходной туннель, открывавшийся в лес.
Не колеблясь, геолог вошёл в туннель, сжимая в руке старинный кинжал; в слабом, проникавшем сюда, рассвете отсвечивала перламутровая отделка кинжала.
Выйдя на воздух, он оказался в лесу.
Если бы не видневшаяся узенькая тропинка, он нелегко бы вышел отсюда. Следуя её извилинам, геолог выбрался из чащи. Здесь лес, создав непроходимые заросли кустарника, оказался соучастником тех, кто устроил тайник. Выйдя из зарослей, геолог очутился на высокой скале. Отсюда была видна как на ладони вся область, исследуемая геологической экспедицией. В глубине соснового леса белели палатки его группы. Ещё дальше за ними виднелось Орлиное Гнездо и маячащая на нём центральная станция. Слева простирался лес, кончавшийся голыми осыпями Чёртовых Берлог.
«В бинокль отсюда всё можно разглядеть, как в кино — подумал Петров. — Но кому это нужно?». Вопрос этот занимал его всё больше. В то же время, на душе у него становилось всё мрачнее и тяжелее. Его угнетала мысль, что он позволил себя водить за нос, стал проводником чего-то, быть может, чудовищного, недопустимого для его достоинства и чести.
Послышались приближающиеся голоса и шаги. Старший геолог быстро потушил сигарету и притаился в самой гуще кустарника.
После мучительного ожидания, в нескольких шагах он увидел Хромоногого с очень высоким сухопарым человеком в феске, обмотанной чалмой, в синих турецких шароварах, такой же куртке, под которой виднелся широкий лиловый шерстяной пояс, с торчащим из-под него кинжалом. Ручка кинжала была отделана перламутровыми инкрустациями. Неизвестный шагал, мрачно глядя исподлобья.
— Аллах экбер![3]
— процедил он сквозь зубы.— Чабану я не хочу доверяться, понимаешь? — заговорил Хромоногий. — Он помак, болгарин, значит.
— Заставь его поклясться аллахом, и он не посмеет тебе противиться.
Хромоногий усмехнулся.