Сокровище Родины

— Как, то есть, кончено?..

— Так. Там ведь всё теперь известно. И за мной «глаз» есть…

— За тобой «глаз» есть?..

— Да…

— Ты проболтал что-нибудь, пёсья печёнка?

— Ничего я не болтал… Постой, что я хотел тебе сказать? Да… выпить бы…

Корецкий потянулся к бутылке.

— Нет, — остановил его барон, — пить я тебе больше не дам… Ты объясни, отчего «глаз» за тобой? Это ведь значит, что следят за тобою.

— Следят.

— А вексель у тебя?

— Вот в том-то и штука, что нет… Да так я и хотел тебе сказать! Ты мне напиши новый… на всякий случай, чтоб надёжнее было…

— А старый где?..

Корецкий свистнул.

— Говори, подлец, старый где?

— Пропал… в руки правосудия!..

— Какого правосудия? Что ты врёшь! Не очухался ты ещё?..

Степан Тропинин выдал Корецкому вексель на огромную сумму, чтобы побудить его стать себе помощником, и подписал этот вексель именем Степана Тропинина, не страшась этого потому, что под этим именем никто не знал его. Он жил под видом барона и вращался в таком обществе, куда Корецкому нельзя было попасть.

Корецкому же он, конечно, не открывал, что живёт под видом барона, а встретился с ним, как и теперь, переодетый. Он переодевался часто для того, чтобы находить себе помощников для своих дел. Помощники знали его, главным образом, как Стёпку Поддубного, и никак не подозревали, что этот Стёпка может быть щеголеватым бароном.

Дела же были у него разные.

Жил он широко, не отказывал себе ни в чём — одна Минна чего ему стоила!.. Для этого нужны были деньги; он доставал их игрою в карты, игрою на бирже, афёрами; а когда на этих поприщах терпел неудачу, то прибегал к другим способам, не разбирая средств.

Чаще всего он прекрасно одетым барином садился в купе на железной дороге, с заранее выслеженной жертвой, а потом печаталось в газетах, что на такой-то дороге опять похищены у усыпленного наркотическими средствами пассажира первого класса такие-то и такие-то ценности и что преступник разыскивается.

Таким образом, вексель, сам по себе, не мог быть опасен барону в руках Корецкого.

Если бы он каким-нибудь образом и попал «в руки правосудия», то пусть ищут по белу свету Степана Тропинина! Если же пришло бы время Степану Тропинину объявиться и стать наследником миллионного состояния дяди, как он рассчитывал, тогда вексель был бы опасен ещё менее, потому что из миллионного состояния легко можно было уплатить его и уничтожить.

Для барона опасен был сам Корецкий, в том случае, если бы узнали, где следует, или, вернее, где не следует, о существовании векселя.

Корецкого могли допросить по этому поводу, и он мог разболтать и выдать, при каких обстоятельствах был написан вексель.

А неудобно было для барона выяснение именно этих обстоятельств и только они грозили ему; сам же по себе вексель не представлял ничего угрожающего.

XXXVI

— Нет, я вполне очухался и всё понимаю, — настойчиво твердил Корецкий, к вящему неудовольствию барона, для которого лучше было бы, если б его слова оказались лепетом пьяного человека.

— Покажи мне вексель сейчас! — приказал барон.

— Я же тебе говорю, — улыбаясь, словно это было очень радостно, протянул Корецкий, — что он попал в руки правосудия.

— Каким образом?

— В ночлежном у меня вытащили его, а вытащил переодетый «глаз»!

— Откуда же ты это знаешь?

— Мне Ёрш сообщил; у него есть свой «глаз» в полиции.

— Да откуда же узнали про этот вексель, что он есть у тебя?

— А я показывал его тут спьяна актёру одному, товарищу этого самого арестованного.

— Дурак!

— Ну, конечно, он дурак! — согласился Корецкий.

— Да ты дурак!.. Где же ты сошёлся с этим актёром?

— В трактире.

Барону вдруг только теперь представился весь ужас его положения.

Ужас заключался в том, что теперь, откройся даже тропининское наследство, он не мог бы немедленно заявить на него свои права, потому что выданный им Корецкому вексель, очевидно, безденежный и на огромную сумму, должен был вызвать неминуемое подозрение.

— Нет, этого не может быть! — невольно воскликнул он.

— Чего? — удивился Корецкий.

— А тебя этот актёр давно знает? — спросил барон, не отвечая на вопрос.

— Давно.

— Как Стрюцкого или как Галактиона Корецкого?

— Как Галактиона Корецкого. Моя дочь у него.

Час от часа барону становилось не легче. Будь Корецкий неизвестен никому, его было бы можно выдать за богатого коммерсанта и сказать, что вексель выдан этому богатому коммерсанту, а что оборванец Стрюцкий украл у него этот вексель и выдаёт только себя за Корецкого. Но все ухищрения падали сами собой, когда действительно Корецкого, как оборванца, давно знал актёр, у которого была его дочь.

Оставалась одна надежда, что Корецкий врёт спьяна, чтобы либо напугать, либо выманить ещё что-нибудь.

— Нет! Этого не может быть! Ты врёшь! — повторил опять барон. — Покажи сейчас вексель!

Корецкий развёл руками.

— Н-н-н-е м-м-могу!

— Я говорю тебе, чтобы ты достал сейчас вексель, или я с тебя шкуру спущу!..

Барон встал и приблизился к Корецкому.

Тот рефлективным движением стал шарить у себя на груди.

— Да нет же! Вот он тут был, на верёвочке, а теперь его нет! Видишь?