Сокровище Сивояры

Подстёгиваемый попавшей в него искрой «дездемонуса», Пламмель состыковал множество ранее нестыкуемых фактов. Почему две недели назад Белаве улыбнулся незнакомый джинн? Почему она крикнула какому-то водяному «привет!», хотя раньше всем водяным кричала «здорово!»? И почему месяц назад курьер, принёсший пиццу на конспиративную квартиру, отказался от чаевых? Белава утверждала, что якобы потому, что взбешённый Пламмель направил на него сразу десять боевых перстней! Но это же дешёвая отмазка! Явно, что отмазка! Русалка! Коварство – имя тебе!

Однако праздновать победу было ещё рано. Навстречу уходящему Пламмелю по винтовой лестнице медленно стекало нечто тёмное и вязкое. Огромная живая клякса. Вначале она просто липла к ступеням, но, оказавшись внизу, приобрёла форму кое-как вылепленного человека. Там, где гигант касался пола и стен, с них исчезало всё – даже многолетняя плесень. Это Большой Грун спешил расправиться с непрошеными гостями.

За спиной у Филата затрясся рюкзак, в котором сидел малютка Груня. Зная, что с Большим Груном так просто не справишься, а позволить ему коснуться себя нельзя, Кукоба с Филатом метнулись назад. Внезапно из рюкзака Филата что-то вырвалось, и юный стожар взвился в воздух от мощного рывка. Всё случилось слишком быстро, чтобы успеть что-либо предпринять. Самое большее, что Филат успел, – это скрестить пальцы рук, чтобы немного повысить удачливость и заодно смягчить удар о кирпичный пол.

И он его смягчил настолько, что ничего себе не сломал и потерял сознание всего на несколько секунд. Когда Филат открыл глаза, рядом с его щекой валялся прожжённый рюкзак, из которого вытекал малютка Груня. Филат понял, что упал он из-за Груни: малыш высунул из рюкзака липкую руку, обвил балку и сделал сильный рывок.

Теперь Груня, подрагивая всем телом, как щенок, увидевший большую и страшную собаку, чуть ли не на животе подползал к Груну. Большой Грун уловил его состояние, и на тёмной массе появилось нечто вроде кривой ухмылки. Ему приятно было чувствовать свою власть.

– Он тебя втянет… – сказал Филат разбитыми губами. Он чувствовал, что Груня и сам этого боится, хотя у протоплазмиев нет такого страха перед потерей личности, как у человека. Груня одновременно и рвался к Большому Груну, и отбегал от него. Тело его содрогалось. Временами казалось, что Груня сейчас разорвётся на- двое. – Прости меня, Груня! Я притащил тебя сюда. Я научил тебя плохому! – сказал Филат грустно. – Я слишком поздно понял, что ты не переучиваешься. А по-другому учить я не умел.

Груня потёк к Большому Груну, чтобы навеки слиться с ним, однако, прежде чем они соприкоснулись, откуда-то вылетел комариный рой. Сверкая саблями, эскадрон развёрнутым строем атаковал Большого Груна. Первым нёсся отважный комар с висячими усами – полковник фон Дистрофиль. За ним – трубачи и адъютанты. Мухи-цокотухи визжали и швыряли в Груна немецкие гранаты-колотушки. Старый клоп-революционер палил из маузера. Глухо ухала гаубица-пушка «Емеля». Даже паук-мародёр временно перестал тащить всё подряд и изучал свои богатства, прикидывая, чем можно, не понеся убытков, запустить в Большого Груна.

Задора не переставая палила из пулемага, вышибая из Большого Груна чёрные капли, а Ниська, повизгивая от восторга, ухала из обреза.

Для Большого Груна всё это стало неприятным сюрпризом. Он вздрагивал, в нём образовывались дыры, но дыры эти сразу смыкались и затягивались. Разгневанный Грун выбрасывал языки протоплазмы, пытаясь втянуть Задору и Ниську.

Что-то загрохотало, затопало. К месту сражения неслась бронедевица Рогнеда. За спиной у неё плескалась бочка с жижей. В этот момент липкая рука Большого Груна едва не сгребла Задору. Испуганно шарахнувшись, макси-фейса врезалась в стену, выпалила из пулемага и, отброшенная отдачей, отлетела прямо под ноги Рогнеде. Споткнувшись о стволы пулемага, Рогнеда, почти добежавшая до Груна, рухнула. Крышка с бочки соскочила, и жижа выплеснулась прямо на Большого Груна.

ПШИ-ИИ-ИХ!

Звук был расплывчатый, противный. Будто капля клея упала на раскалённый лист железа. Грун, жрущий всё без разбора, мгновенно втянул жижу в себя, но внезапно что-то почувствовал и отпрянул. Жижа же, напротив, отступать не собиралась и начала просачиваться в Большого Груна. Словно в одном сосуде сражались две жидкости. Изредка они разделялись, изредка смешивались, изредка шли пузырями. На миг жижа захлестнула Рогнеду, но потом выбросила её из себя, как старый самовар. Рогнеда закувыркалась и с грохотом врезалась в стену.

Но и Груну приходилось непросто. Он вёл себя подобно деревенскому туалету, в который кто-то подбросил дрожжей. Сравнение глупое, но крайне соответствующее моменту. Лишь очень не скоро Большой Грун сумел восстановить форму. С усилием поднявшись, он, покачиваясь, потащился к лестнице. Выстрелы из обреза Ниськи подгоняли его, как толчки в спину. Внутри у него кипела бурая жижа. Малыш Груня, чудом уцелевший, дрожа, прижался к Филату и, обвив пальцами его запястье, пытался подпитаться радостью.