Сокровище Сивояры

Ева коснулась его носа и мягких губ. Индрик фыркнул, уже без угрозы. Всё вокруг опять окуталось золотой пылью. Ева вдохнула её – и опять выпала из реальности. В следующий раз она обнаружила себя уже сидящей на спине Индрика и уткнувшейся лбом ему в гриву. Дверь денника была открыта. Как она открыла её, Ева не помнила. И как забралась на спину единорогу – тоже. Хотя вряд ли это было сложно: на стене денника оказались удобные выступы.

Индрик раздувался и сопел. Огромная живая гора. Ручная и доброжелательная.

«А не проехать ли немного? Буквально вокруг конюшни? – решила Ева. – Они вернутся – а я запросто так сижу на Индрике! И такая: «Привет!»

Не раздумывая, она ткнула Индрика шенкелями. Тычок вышел совсем слабый, слишком огромной была спина, на которой Ева сидела, но Индрик понял, чего от него хотят. Он шагнул вперёд, грудью распахнув незапертую решётку денника, потом вдруг совершил резкий скачок и вырвался из конюшни на волю. Ева усидела на нём лишь потому, что успела вцепиться в гриву.

Впереди что-то мелькнуло. Рогнеда попыталась остановить Индрика. Кинулась ему навстречу, преградила путь из конюшни – да куда там! Единорог вроде бы начал притормаживать, но вдруг встал на дыбы, рванулся и снёс Рогнеду, словно она была картонной.

На сей раз Ева уже не усидела. Её подбросило в воздух и зашвырнуло в кустарник. Перед тем как лишиться чувств, она успела почувствовать, что кустарник колючий, а в руках она сжимает одну из бляшек с нашейного украшения Индрика.

А Индрика уже не было. Он унёсся прочь, оставив в воздухе только рыжее размазанное сияние.

Глава 17 Мир глазами малыша Груни

Я иногда думаю, что есть идеалисты, есть нормальные люди, есть циники, есть циники в квадрате, есть циники в кубе – и есть, наконец, я. Но порой мне начинает казаться, что круг замыкается и самый-самый-самый крайний циник может опять перейти в идеалисты.

Филат

Есть такая вещь в литературе – антропоморфизм. Это когда, например, кота писатель начинает описывать так, словно он человек и мыслит как человек: «Вот я котик! Я милый и пушистый! Я лежу на диване и размышляю, как мне повезло с хозяйкой! Какие огромные деньги она на меня тратит! Вчера сделала мне маникюр, а до этого отнесла на техническую чистку зубов под общим наркозом. Надо сделать для моей хозяйки что-нибудь чудесное! Например, написать поэму!»

На самом деле если котики и думают, то явно как-то по-своему. Вот и малютка Груня думал совсем в другой плоскости, ведь он был протоплазмий – колония клеток, обладающая совокупным разумом и способностью к групповой координации действий.

Сейчас Груня выполз из рюкзака, но держался поближе к его горловине, чтобы опять можно было спрятаться. Рюкзак он воспринимал как дом.

«Не ешь свой дом!» – первое правило протоплазмия. «Не ешь хозяина!» – второе правило протоплазмия. Первое правило нельзя нарушать ни в коем случае. Дом – это безопасность. Дом – это укрытие. Второе правило не такое строгое. То есть, конечно, нельзя, но если очень хочется, тогда можно.

Вот и сейчас Груне хотелось есть. Он испытывал грызущий голод. Только здесь, в Теневых мирах, есть было нечего. Всё здесь было непрочное и малосъедобное. Всё равно как сожрать окорок с натюрморта. Груня как-то попробовал сделать это в музее – и оказалось невкусно. Какая-то тряпочка, измазанная краской и грунтовкой, – сплошной обман. Зато заурядцы за ним потом бегали, визжали, швыряли в него разные предметы, даже выпускали кусочки свинца из громких трубок – и это было уже весело. Мало кто знает, что протоплазмии, кроме чистого вещества, с удовольствием потребляют эмоции. Иногда они превращают их в энергию, а иногда сохраняют в себе и заботливо раскладывают по внутренним полочкам.

В Большом Груне, например, было много зависти, ненависти, хитрости и тревоги. Груня, разумеется, не знал, что эти эмоции называются именно так, у них был неприятный и опасный привкус.

В данный момент эмоции у всех, кто окружал Груню, были какие-то неважные и невкусные. Ева только что очнулась. Над ней нависали Сивояра Тоннельсон и Рогнеда, на груди которой была вмятина от удара копытом. У Рогнеды как у голема особенных эмоций не наблюдалось, зато эмоции Сивояры просто зашкаливали. Они были тёмно-красные, с чётким ободком и отдельными острыми выбросами – как солнце с протуберанцами.

Рядом летали обеспокоенные макси-фейсы.

– Где Индрик? – повторяла Сивояра, с трудом сдерживаясь, чтобы не трясти Еву как тряпочку. И ещё повторяла: – Столько лет! Столько лет! И вот так вот взять – и в один час!