Сокровище тамплиеров

С точки зрения наших современников уроженцы всех перечисленных провинций — французы, но в то время это было отнюдь не так, поэтому мне следовало показать читателю, что указанные выше различия не просто существовали, но были жизненно важны. Вот почему во время работы над книгой я сам часто задавал себе вопрос, с которого начал данное предисловие: «Где находится Франция?»

В описываемый период, во время правления Ричарда Плантагенета, во времена Третьего крестового похода против сарацинов, возглавляемых султаном Саладином, рыцари ордена Иерусалимского Храма (они же храмовники, или тамплиеры) ещё не стяжали того богатства и того могущества, ещё не впали в ту испорченность, что в будущем навлекла на них ожесточённую зависть и злобу. Однако уже тогда их орден добился огромных успехов, хотя прошло всего восемьдесят лет с тех пор, как девять безымянных, безденежных рыцарей-монахов, что несли послушание в туннелях под Храмовой горой в Иерусалиме, положили начало этому духовно-воинскому сообществу. За восемь минувших десятилетий орден превратился в настоящую христианскую армию, одну из самых сильных и боеспособных на Востоке, отличавшуюся от большинства рыцарских ополчений того времени сплочённостью, дисциплиной и неколебимой, безграничной преданностью католической церкви.

Из полной безвестности орден вознёсся к славе и получил всеобщее признание. За то же недолгое время благодаря главным образом энергичной и безоговорочной поддержке Бернарда Клервоского, величайшего духовного лидера своего времени, тамплиеры скопили немалое богатство — у них имелись деньги, земли, замки. Надо сказать, орден с самого начала являлся тайным обществом, его внутренняя жизнь с её церемониями, обрядами, ритуалами посвящения была укрыта завесой тайны, оставаясь недоступной для посторонних ушей и глаз. Само собой, сколь бы непогрешимым и праведным ни было то, что изначально скрывала эта завеса, такая таинственность неизбежно и довольно скоро заразила рыцарей высокомерным сознанием собственной избранности, что столь же неизбежно породило конфликт ордена с внешним миром и обусловило грядущее падение тамплиеров.

Если по прочтении моей книги вы зададите вопрос своим друзьям и знакомым, подозреваю — вам непросто будет отыскать человека, который сможет с ходу дать точное и ёмкое определение слова «честь». Те, кто всё-таки попытается ответить, скорее всего, начнут использовать синонимы, выискивая в памяти архаичные, не характерные для нашего времени термины, такие как «честность», «неподкупность», «нравственность» и «цельность», базирующиеся на нормах этического и морального кодекса. Некоторые могут даже дополнить этот перечень словом «совесть», но вряд ли кто-нибудь успешно даст всеобъемлющее определение понятию «честь». Хотя бы потому, что честь представляет собой глубоко личный феномен, по-разному отзывающийся в душе каждого, кто даст себе труд задуматься об этом. Правда, в нашу эпоху постмодерна и пост-всего-остального о чести задумываются редко.

Честь — пережиток, милый анахронизм, слегка смешной отголосок былого; и к тем из нас, кто думает о ней или заводит о ней речь, относятся благожелательно-снисходительно, как к чудакам или эксцентричным личностям. Однако в былые времена честь уважали и ценили весьма высоко, превыше многого другого. Её считали неким неосязаемым, но вполне конкретным свойством, изначально присущим каждому человеку. Другой вопрос, что общепринятые стандарты чести всегда были чрезвычайно высоки и зачастую сознательно завышались, а боевые знамёна на протяжении веков реяли над полями сражений именно как символы чести и доблести их обладателей. Однако для всех людей доброй воли, мужчин и женщин, мерило чести всегда оставалось сугубо индивидуальным, глубоко личным, ревностно хранимым и не зависящим от чужих суждений, речений или деяний.

Джек Уайт.

Келоуна, Британская Колумбия,

Канада, июль 2007 г.

РОГА ХАТТИНА, 1187

ГЛАВА 1

— Нам ни в коем случае не следовало покидать Ла Сафури. Во имя Христа, это же видно и слепцу!

— Неужели? Тогда почему какой-нибудь слепец не выступил и не сказал это до того, как мы покинули упомянутое место? Я уверен, де Ридефор прислушался бы — особенно к слепцу — и принял во внимание его мнение.

— Можешь засунуть свой сарказм себе в задницу, де Беллин. Я не шучу. Что мы здесь делаем?

— Мы ждём, когда нам скажут, что делать. Ждём, пока представится случай погибнуть. Такова участь воинов.