— Уж никак не раньше, чем ты проводишь меня обратно, хоть я и дал клятву истреблять всех неверных при каждом удобном случае.
Синклер хмыкнул и шагнул вперёд, протянув здоровую руку.
— Да будет так. Давай посмотрим, удастся ли нам поднять тебя на ноги. Будь осторожен с моей левой рукой: она сломана так же основательно, как твоя нога, зато забинтована куда как хуже. Когда ты поднимешься, мы выйдем, и я оставлю тебя справлять нужду. Когда закончишь, кликни меня; я приду и помогу тебе вернуться.
Когда они покончили с делами в отхожем месте, совсем стемнело, и они снова устроились в образованное скальным выступом убежище. Некоторое время рыцарь и сарацин толковали о случайных, незначительных вещах. Но всё было спокойно, оба устали и были слабы, поэтому довольно быстро погрузились в сон. Засыпая, Синклер успел подумать, что не мешало бы ему проснуться пораньше и на всякий случай убраться подальше отсюда.
Синклер проснулся оттого, что рот ему закрыла мозолистая ладонь. Он дёрнулся, но тут же замер, почувствовав у горла холод ножа. Рыцарь лежал неподвижно в ожидании смерти. Рассвет ещё не наступил, Синклер слышал, что вокруг кто-то движется. Да, ему следовало предвидеть, что всё обернётся именно так.
— Кто этот неверный пёс? Перерезать ему горло?
Голос прозвучал прямо над головой Синклера, и рыцарь почувствовал, как лезвие сильней надавило на его горло. Удар ножа казался неминуемым, но, когда тамплиер сжался в ожидании неизбежного, прозвучал непререкаемо властный голос аль-Фаруха, и рука с ножом застыла.
— Нет! Не трогай его, Сабит. Он делил со мной хлеб и соль, и я его должник.
Человек по имени Сабит фыркнул и сел на корточки, убрав руку с лица Синклера. Однако нож от горла франка не убрал, хотя теперь не давил на рукоять.
— Как ты можешь быть должником ференги, амир?
В голосе Сабита звучало нескрываемое отвращение.
— Он неверный, ты не можешь быть связан с ним нашими священными законами. Что за смехотворная мысль!
— Ты считаешь уместным смеяться надо мной за то, что я проявляю милосердие, Сабит?
Сурового тона слов аль-Фаруха оказалось достаточно, чтобы Сабит убрал нож от горла Синклера.
— Нет, амир. Я лишь хотел...
— Ты лишь хотел оспорить моё решение, полагаю.
— Никогда, амир.
Сабит встал на колени и выпрямился, заглядывая в лицо своему господину.
— Я просто подумал...
— Странно, Сабит. Я и не подозревал, что ты умеешь думать. Но от тебя не требуется раздумий, лишь повиновение и верность. Ты согласен со мной?
— Как будет угодно амиру.
Синклеру не нужно было видеть лицо Сабита, чтобы понять, как тот пал духом.
— Превосходно. Теперь поблагодари Аллаха за его милосердие и моё хорошее настроение, а потом отведи ференги туда, откуда он не сможет услышать наш разговор. Он заявил, что не понимает нашей речи, но мне кажется, есть смысл проявить осторожность, поскольку нам многое нужно обсудить.
— Аллах акбар. Слушаю и повинуюсь, амир.
Когда Сабит поднялся на ноги, аль-Фарух перешёл с арабского на раскатистый, с сильным акцентом французский язык:
— Зря ты не уехал прошлой ночью, Лак-Ланн, ибо теперь ты пленник. Мой помощник Сабит — хороший человек, но он начисто лишён гибкости и широты взглядов. Он готов был перерезать тебе горло.
— Догадываюсь, — пробормотал Синклер, стараясь говорить невозмутимо. — Благодарю, что спас мне жизнь.
Он поколебался.
— Я слышал, как он называл тебя «Амир». Это что, твоё имя?
— Амир — не имя. Так звучит в их устах мой титул. Я их эмир, понимаешь? Мы живём далеко от других людей, изъясняющихся на нашем языке. Бедуины, владеющие чистым арабским языком, говорят «эмир», но в наших краях принято произносить «амир». А сейчас ступай с Сабитом. Он побудет с тобой, пока я посовещаюсь с командирами, ибо мой отряд прибыл сюда в полном составе. Они доложат мне обо всём, что произошло за последнюю неделю. А тем временем Сабит отведёт тебя в сторонку и приглядит за тобой, пока я не решу, как с тобой поступить. Иди с ним и благодари Аллаха за то, что мне удалось остановить руку Сабита, прежде чем он успел тебя убить. Теперь он больше для тебя не опасен.
— Благодарю ещё раз. Похоже, ты куда более влиятельный человек, чем мне показалось сначала. Что ж, пойду с твоим помощником.
— Ступай. Сабит тебе поможет. Помоги ему подняться, Сабит.
Последняя фраза была произнесена по-арабски. Сабит повиновался, и в разгорающемся утреннем свете Синклер наконец-то сумел его рассмотреть. Этот здоровенный детина с двумя глубокими желобками между кустистыми бровями, с крючковатым, как клюв, костистым носом носил островерхий шлем со свободно намотанной поверх складчатой белой куфией; концы куфии ниспадали так, что складки скрывали нижнюю часть лица. Правый глаз Сабита был закрыт чёрной нашлёпкой, от неё тянулся вниз ясно видный даже в тусклом свете багровый шрам, который терялся под слоями ткани, закрывавшей рот и подбородок.