Сокрушительная и горькая (СИ)

Ты делаешь выдох, и пар, срывается с губ, устремляясь в мёртвый застывший воздух. Небо льдистое, ночное, по его пустошам носятся клочья тьмы, задевая краями острые рога новорождённого месяца.

Их приближение я всегда чувствую заранее. Дышать становится тяжелее, и длинные тени ещё с вечера набухают, словно пропитываются ядом. Это значит, у нас будет посетитель с нечистым сердцем. Хотя разве так говорят про ангелов?

Мой муж спит, положив голову чуть ниже подушки. И мои заклятия охраняют его от кошмаров. С ночными гостями сложнее – их нужно встречать.

Лезвие выскальзывает из ножен так гладко, будто только для этого и предназначено. Ангелы очень тихие, шорох их крыльев сливается с ночными сквозняками. Никогда не услышишь, если не знаешь, кого именно ждёшь. Иногда они оставляют на нашем балконе перья, которые к утру уносит ветер.

У того, что явится сегодня, будут большие серые глаза.

Скажи, мой маленький светлый друг, кто обрёк тебя на эту участь, кто сказал тебе, что ты переживёшь эту ночь. Когда приходишь забрать чужую жизнь, нужно всегда быть готовым отдать свою.

Можно, конечно, задать все эти вопросы, но в этом очень мало смысла.

Мне несколько тысяч лет, я могу убивать и словом, и поцелуем. Но их я всегда убиваю сталью. Чтобы напомнить себе, что кровь у них такая же, как у нас. Только чуть теплее.

Как они находят путь сюда, кто им указывает, кто закрывает глаза на свет их нимбов, – я этого не знаю. Вопросы отскакивают от глухой стены, словно мячики, возвращаясь ко мне в руки горячим и чёрным соком.

К счастью, чтобы отнять жизнь, не нужно знать всех ответов. В этом есть своя лёгкость и простота.

Когда всё заканчивается, я оставляю у кровати тарелку с имбирным печеньем, накрывая расшитой салфеткой, чтоб сохранить тепло. Завариваю чай с мёдом и лесными травами.

Вельзевул спит. Дыхание ровное и глубокое. Когда он проснётся, мрак уже отступит, так и не коснувшись его.

– Ты никогда не говоришь ему? – спрашивает Князь, оборачиваясь к окну. – Из раза в раз оставаться одной во мраке, разве это не изматывает?

– Во мраке есть свой покой, – выдыхаю вместе с пряным дымом, который тут же закручивается кольцами, – и свет. Да и зачем мне утаскивать его на дно своих кошмаров?

Вельзевул просыпается. Сонный, теплый, с отпечатком подушки на щеке.

Почти сразу утаскивает в упоительную одурь покрывал, обнимает, целует родинку за ухом.

– Ты потрясающе пахнешь, – сообщают мне куда-то в висок и тут же ненавязчиво пытаются укусить.

– Ты голодный, что ли? – сквозь смех интересуюсь я, удобнее устраиваясь в его объятиях.

– В каком-то смысле. У нас есть что-нибудь выпить?

– У нас есть чай, – я упираюсь ладонью в его грудь, лукаво блестят глаза, – но я могу сварить клюквенный пунш.