Сокрытые лица

По прибытии в Париж граф Грансай казался задумчивым и созерцательным. Окончательный разрыв связи с леди Чидестер-Эймз сделал его пресыщенный ум добычей навязчивых новых фантазий, и он теперь проводил почти все вечера в особых книжных лавках – искал книги и документы, способные прямо или косвенно подкрепить странные соображения, выработанные во время его монашеских уединений в поместье де Ламотт и подогретые постоянным избыточным ферментом воображения его долгих ежедневных бесед с Пьером Жирарданом. Более того, мысль о Соланж де Кледа, чья безмолвная доступность за четыре года изничтожила в его сознании все остатки вожделения и желания обладать ею, вновь начала будоражить его, а ее образ, казалось, вжился в его свежие фантазии, и ей уготована была судьба стать их главной героиней. И все же он по-прежнему отказывался размышлять об этом всерьез, говоря самому себе: «Она будет моей в тот же день, когда я пожелаю». Образ Соланж притворялся, будто исчез и потерял навязчивую ценность, – на несколько секунд, но Грансай вдруг вновь вспоминал откровенную и благородную интонацию, с коей она недавно ответила на некие его светские намеки: «Вы прекрасно знаете: я очень вас желаю!» И тогда Грансай чувствовал, что слабеет, и пускался в дальнейшие разнузданные покупки древностей…

Через девять дней в Париже граф Грансай больше не мог противостоять желанию долгого тет-а-тета с Соланж. Это будет их первая настоящая встреча с того самого случая в спальне графа в поместье Ламотт четырьмя годами ранее.

Подобающей Грансай счел обстановку строгого ресторана с высокими потолками и изящными хрустальными канделябрами, расположенный у Ворот Дофин, места, во время вечернего чая пустевшего; в завершение вечера они могли поехать потанцевать вальс в Лес – в «Шато де Мадрид». Грансай выехал на автомобиле и забрал Соланж из ее дома на улице Вавилон. Когда добрались до Ворот Дофин, пошел дождь. Они выбрали столик у большого окна, оживленного извивавшимися дождевыми узорами, и граф дал на чай скрипачу, чтобы тот не играл до истечения вечера.

– Успехи, коих вы добились за последние четыре года, – начал Грансай, – неизбежно заставили меня задуматься о моем дряхлении. Вы никогда не стремились в Лондон, но ваша блистательность отражалась и на расстоянии во всех салонах – особенно в самых недружественных.

– Все это я делала только ради вас, – ответила Соланж, наблюдая за ливнем. – С того дня, когда пожертвовала своей гордостью, признавшись в любви к вам, я желала, чтобы эта любовь была на вашем уровне.

– И все же вы не станете отрицать, – сказал Грансай, – что ваша новая rôle общественного кумира отчасти воздает за гордость, жертву коей я до сих пор ни разу не желал принять.

«Слава мира, – подумала Соланж, – подобна дождевым пузырям».

– Если б нам было любопытно попытаться рассмотреть основанье наших чувств объективно, – продолжил Грансай, передавая зажженную сигарету Соланж, – уверен, ваша гордость могла бы удовлетвориться текущей уязвимостью моего желания, – кое я не дерзну определять именованием «любовь» с вашей уверенностью, ибо его так легко искоренить. Напротив, согласно моим стендалевским методам наблюдения знаменитой «кристаллизации» любви, в моих чувствах ничто не указывает на это, совершенно ничто…

– Знаю, я выросла в ваших глазах, но отчего вы используете слово «желание», коли в нем не нуждаетесь? – спросила Соланж с достоинством.

– Не могу и высказать, насколько ценю ваше теперешнее состояние ума – оно позволит нам наконец обсудить наш случай без ослепленья, – сказал Грансай, внимательно наблюдая за Соланж, дабы убедиться, что спокойствие ее не деланое.

Соланж взглянула на Грансая с обожанием. «Чудесно, – сказала она про себя. – Столько расчетливости и жесткости. Он уже пользуется плодами своей лести, чтобы навязать мне свой план, – даже не смягчает слова „ничто”: ему нужно подчеркнуть его словом „абсолютно”… „Легко искоренить”… какая жестокая фраза… Искоренить!..» – зачарованно повторила про себя Соланж.

– У меня нет права задавать вам вопрос, который желал бы. Я лишь могу обращаться к кредиту доверия, коим вы, быть может, одарите мое воображение, – сказал Грансай и остановился, ожидая приглашения продолжить.

– Не следует навязывать условия поверженному, способному оставаться на равных – на коленях.

– Красота и благородство вашего ответа вынуждают меня не скрывать от вас мой вопрос. Желаете ли вы спуститься со своего нынешнего пьедестала и стать просто моей любовницей, даже зная, что я не люблю вас?

– Я вам уже ответила – да!

– Что ж, – сказал внезапно тронутый Грансай, – это даже менее того! Но и гораздо более! То, чего я от вас хочу… – Тут он на несколько секунд упокоил лоб в ладони.

Соланж мягко отвела его руку от лица.

– Вы опять собираетесь уйти, – сказала она с упреком, – не рассказав мне, что это!

– Да! Сегодня не могу, – ответил граф, вновь прохладно, – но, обещаю, скажу в следующий раз. Нынче я хотел поведать вам о моей связи с леди Чидестер-Эймз: эта страсть оставила руины в моей душе – непредставимые.

Соланж едва заметно сжала его руку.