Сокрытые-в-тенях

Доктор не стал объяснять, что прошлой зимой с той койки увезли в реанимацию пациентку — острая форма менингита. Мало того, у всех женщин, которые оказывались на кровати у окна, вскоре происходили обострения болезни, и их переводили в отделение интенсивной терапии, откуда они, становясь полностью «овощами», уже не могли вернуться в общую палату. Склонные к мистификациям душевнобольные придумали сказку о «проклятой кровати у окна»…

— Я буду укрываться, — пообещала Дина. — И еще… Не знаю, откуда я это взяла, но мне кажется, что я никого не убивала. Пожалуйста, верните мне мою память!

— 5-

Тщательно укутавшись вытертым шерстяным одеялом, она лежала и в темноте слушала завывание ветра. Не обманул доктор: в оконные щели сквозняк так и свищет, немудрено и воспаление легких подхватить… Но не это самое страшное.

В комнате за нею наблюдали. Даже в полной тьме. Будто некий неизвестный, пользуясь абсолютным инкогнито, поглядывал на Диану из тени и думал свою думу по поводу ее будущей судьбы.

Дина мысленно обратилась к своей соседке и вспомнила мальчишеский облик, распахнутые глаза и перебинтованные запястья несчастной девчонки, которую успела разглядеть при свете. Сколько ей? Шестнадцать с небольшим? Но столько ужаса и горя во взгляде — бедная!

— Кассандрушка!

Кровать черноглазой дернулась: не спала она!

— Кассандрушка, а что с тобой случилось? Как ты здесь?..

Быстрым и горячим шепотом черноглазка попросила Дину не звать ее Кассандрушкой. Но это было единственное имя, которое та услышала в отношении соседки, да еще и из уст лечащего врача.

— Как же мне тебя называть-то?!

— Меня зовут Аня. А случилось не со мной.

— А с кем?

— Со всеми!

Быстрым порывистым движением девчонка переместилась в изножье Дининой кровати. Даже в темноте ее глаза-черносливины сверкали, отражая редкие уличные огни.

— Почему все так страшно предсказуемы? — спросила Аня, когда нашла взглядом лицо собеседницы. — Это невыносимо. Вот вы представляете себе — знать, что этот человек скоро сделает тебе подлость, и он ее делает. А ты считал его другом и до последнего не хотел верить своему знанию… Если бы слепота помогла мне избавиться от этого, я выколола бы себе глаза… Но она не поможет…

— И поэтому ты резала вены?

Аня добрых две минуты молчала, сопя и нервно накручивая на указательный палец полу халата. Только потом она коротко кивнула и отвернулась в окно.

— Ты видишь будущее?

— Нет. Я не будущее вижу, а намерения людей. Вы знаете, эти намерения всегда сплетаются, разветвляются, множатся и в конце концов двигают время. Если представлять так, то они делают будущее, да… Но от одного человека зависит мало…

— У меня к тебе вопрос, Аня…

Дина привстала на локте и подперла голову ладонью. Это позволило ей обозреть две кровати соседок. Обе пациентки крепко спали, даже атмосфера над их телами сгущалась, становясь тягучей и сонной. Нет, если и наблюдали, то только не они!

— Я почувствовала, что ты что-то видишь. По твоему взгляду…

Девчонка напряглась всем телом, но слушала молча.

Порыв ветра со всей мочи грохнул металлическим наличником подоконника, и за двойным стеклом стало слышно в комнате, как загудела решетка, готовая, казалось бы, слететь с ржавых болтов и вывалиться в больничный двор.

Одна из женщин жалобно всхрапнула. Вторая даже не пошевелилась — ни разу за весь день!

Словом, ненужные свидетели ночного разговора не вышли из мира грез, и Дина продолжила:

— Что ты можешь сказать обо мне, Аня?

Вместо ответа Аня сорвалась с ее койки и нырнула в одеяльную пещерку на своей. Большего от нее в ту ночь Дина не добилась, только, уже задремывая, услыхала сдавленные рыдания и всхлипы, доносившиеся из-под подушки с кровати девчонки.

2 часть. И у могильных плит, и у святых песков…

— 1-

— Высочайшим повелением следует явиться…

Несказанно трудно просыпаться и ехать куда-то посередь вьюжной ночи да на исходе зимы, но между тем — и не отвертишься: «Высочайшим повелением…», вот ведь как…

Чуть замешкался Ольсар, при неровном свете масляной лампы разыскивая беспечно заброшенную невесть куда маску. Злые гонцы-возницы у порога ночлежки притопывали ногами в свежем снегу и кляли на чем свет стоит градское начальство, сюда их заславшее.

Тщательно спрятав лицо свое, пожилой сыскарь снял с комода лампу и напоследок оглянулся в дверях на временное пристанище в целях убедиться, что не забыл чего спросонья. Вот же власти Целенские — везде разыщут, да как животину из зимней спячки подымут! Никакого почтения к сединам Ольсара и к его прежним заслугам перед государством! Эх ты, жизнь кривая.