Сокрытый в Тени Крыла

— Я — пешка. А ты? Как часто тебе дают миссии "молчащих"? Получил, выполнил, и как будто ничего не произошло. Никаких пометок в личное дело. Никаких докладов и отчетов. Как часто? Ты уже на побегушках, и ничего с этим не поделаешь. Просто твое время стать пешкой еще не пришло. Но, видимо, все измениться, когда ты убьешь меня. Так что мы не так уж и отличаемся. А старик. Он еще хуже нас с тобой. Его никто ни к чему не принуждал. Он сам открыл ворота Узушиогакуре. Уж не знаю, чем его купили, но он предал свой клан и деревню. А потом, уже позже, показал людям Корня, как отключить защиту кланового квартала Узумаки. Один единственный человек, ответственный за смерть всего своего клана. Он много работал с Корнем, и я не знаю, почему теперь они за ним охотятся. Так что я все же прав. Ирония жизни. Мы все пешки, в игре одного единственного человека. Его устроят любые варианты. Убью я Узумаки? Отлично, одной ходячей проблемой меньше! Убью вас обоих? Опять же смерть Узумаки, а раз ты проиграл, значит и не достоин стать пешкой. Ты убьешь меня? Нормально, ты все равно передашь старика прямо в руки Корня, и никуда он не денется. Зато в твоих способностях уже не останется сомнений. А еще лучше, если выживешь ты один. Вот так вообще будет замечательно. Нет проблемы, нет отработавшей себя пешки, зато появиться новая, еще более сильная, чем отыгравшая. Он в любом случае в выигрыше.

Парень поднялся на ноги и бросил задумчивый взгляд в сторону старика Узумаки.

— Он неплохо меня просчитал. Я бы убил вас обоих. И тебя, и его, сам. Точнее, должен был бы убить. Меня действительно просчитали.

Нукенин улыбнулся:

— Видишь? Мы лишь пешки. Не удивляйся этому.

— Да, не буду, — согласился чунин.

Он обнажил свой меч, и занес руку для удара. Шиноби закрыл глаза, принимая свою смерть.

Глава 65

Удар левой рукой все же не был поставлен так же хорошо, как удар правой. Но лезвие легко срубило голову отступнику, открывшему мне глаза на очень многие вещи. Красивая подстава, масштабная. Неприятно лишь ощущать себя мелкой шестеренкой в механизме. Пешка в игре. И игрок за обе стороны играет всего один, разменивая одни свои фигуры на другие свои же. Печально и даже больно осознавать свое положение.

Сзади вздохнул старик Узумаки. Я развернулся к нему, все еще держа в руке оружие. Да, он был предателем. И где-то в глубине души уже бился пульс ненависти. От одной мысли о том, кто он, хотелось его убить. Но я больше не иду на поводу у эмоций. Слишком многого мне стоил в прошлый раз такой поступок. Нет. Так я не поступлю хотя бы на зло тем, кто пытался мной манипулировать.

— Если ты захочешь убить меня, я не стану тебе мешать, — говорит мне Синдзи Узумаки.

Он стар. Очень стар. Он многое сделал в свой жизни, но я ни имел никакого права судить его за это. Хотя это как раз мелочи. Подхожу ближе, но останавливаюсь в десятке шагов.

— Ты еще сомневаешься? Тогда давай и я тебе кое-что расскажу, раз уж на то пошло. Уничтожение Узушиогакуре, это действительно была моя вина. Я был молод, импульсивен. Талантливый мальчишка, слишком много о себе возомнивший. Это была бы долгая, и не слишком интересная история. Не все было просто. Я не хотел уничтожать свой клан. Не хотел терять свою деревню. Но мои ошибки подписали им смертный приговор. Там многое произошло, и чувство вины за то время преследует меня до сих пор. Если откинуть все, что сейчас уже не имеет значения, это я виноват в гибели собственного клана. А чуть позже и в его повторном уничтожении уже в стенах Конохагакуре. Тогда я уже вполне осознанно позволил старым обидам взять верх над здравыми размышлениями. И Корень тогда был не при чем, и они сами, и вся Коноха сильно пострадала из-за уничтожения клана Узумаки. Но тогда это был именно я. Сломал защиту, внес ошибки в охраняющие контуры. А потом…Потом была длинная жизнь, в которой я ни совершил ни одного хорошего поступка. Мне не страшно умирать. Возможно, это станет облегчением для меня.

Я смерил старика взглядом. Умен, он ведь умен, но слишком устал, чтобы бороться. Нет цели. У него, как и у этого доморощеного иллюзиониста, нет того, ради чего стоило бы сражаться и выживать. Не сказать, что и меня движет вперед беспредельная преданность Конохе, но все же. Видимо, как-то по своему восприняв мое молчание, старик продолжил говорить:

— В конце концов я разошелся и с Корнем. Когда я уже поверил, что смогу что-то исправить. Когда все стало налаживаться. У меня появилась семья. У меня была дочь. Сейчас она была бы уже взрослой женщиной, ей бы исполнилось тридцать. Но… не судьба. Корень интересовался моей дочерью. Она была еще более талантливой. Чем когда-то я сам. Порой могла удивить меня неожиданными сочетаниями, невероятно простыми в своей гениальности построениями. Моя Миино…

Я напрягся. Черт. Цепочки причинно следственных связей щелкнули в моей голове. Старик опустил голову, и похоже плакал.

— Ее убили, двенадцать лет назад ее убили. Отняли у меня. Я не знаю, был ли это Корень. Но почти уверен в этом. Моя Миино. Моя девочка. Какой же она была талантливой.