Я потеребила цепочку, висящую на шее, но успокоения машинальный жест не принес. Внутри опять зудело…
– Цепь ты тоже умыкнула? – зачем-то уточнил Иттан, убирая настои и мази в сумку.
– Нет… она… – долго боролась с собой, морщилась, но поддалась, – матерью на прощание дарена. Это не та история, которую интересно послушать.
– И все-таки расскажи. А я пока подумаю, что можно сделать. Тело наверняка нашли и, значит, прочесывают округу в поисках тебя. Но у нас есть время, ко мне никто не сунется. – Он отряхнул ладони и внимательно глянул на меня. – Говори.
И я заговорила.
…Отец был неплохой, рукастый, и мою мать он перевез в Янг, чтобы жить нормальной жизнью, не зная голода и тяжб. В те годы многие рынди покидали оскудевшие родные земли в поисках лучшей доли. Только оказалось, что не нужны пришельцы никому в стране людей. А скорняков – когда-то давно отец выделывал кожу – своих хватает. И грузчиков в порту хоть отбавляй, а в погоне за хлебное место чужака и убить незазорно. Пришлось уехать в Затопленный город, поселиться в нише-норе, куда не поступал солнечный свет. Отец не сдавался, брался за любую работу. Я помню, как по вечерам он, вымотанный и пропахший усталостью, целовал жену в нос, гладил меня по волосам. В редкие свободные часы он зажигал лучину и обучал меня Словам по единственной сохранившейся у нас книге. Он умел читать, а мать даже писала стихи. Но Затопленный город отобрал у них все знания.
Когда отец взялся играть в кости, мамаша закатила истерику. Но он успокоил:
– Я ж ради нашего благополучия стараюсь.
И правда, все выигранные деньги отец нес в дом. Выкладывал горсть монет на стол и хвалился:
– Удачный расклад выпал. Ни в чем себе не отказывайте.
В выигрышные дни я получала малюсенькую шоколадку, которую ела медленно, долго смакуя удовольствие. Мамаше перепадали всякие безделушки. Наверное, у отца был талант, потому как в кости ему везло.
В общем, могло показаться, что все наладилось.
Но вскоре мелкого выигрыша у пьянчуг Затопленного города отцу перестало хватать, и он подался в трущобы. Запил, потому как в трущобах пили все без исключения. Проигрывался все чаще, а если и выигрывал, то деньги не отдавал – говорил, что ему понадобятся на следующую игру или чтобы отыграть свое прошлое поражение. Вынес те вещи, что когда-то дарил.
Стаскивая с материнского пальца кольцо – мать не хотела отдавать то, полюбившееся ей, – он переломал ей палец. Но даже не извинился. Для него перестало существовать что-либо, кроме дешевого алкоголя и костей.
А потом отец связался с кем-то, кто мог сожрать его заживо, – и крупно проигрался.
В тот роковой день человеческий громила вволок пьяного папашу в нору. Приставил к его шее кинжал и пробурчал:
– Баба, тащи все, что есть.
Мать рыдала, несла скудные пожитки, но по скучающему лицу пришедшего было понятно – этого недостаточно.
– Негусто, – подытожил он, с отвращением покопавшись в тряпье. Внезапно его осенило: – Девочка, иди-ка сюда. Сколько тебе лет?
Шестнадцатилетняя я ответила решительно:
– Десять.
Громила оскалился, а мать взвыла раненым зверем.
– Не забирайте ее! – Она кинулась в ноги, но получила ощутимый пинок в живот. Скрючилась на мерзлой земле, кашляя и стеная. Поползла к громиле, хватаясь ногтями за землю.
И тогда я мужественно шагнула вперед.
– Забирайте меня, – сказала сухим голосом.
– Спасибо тебе, милая, – прошамкал папаша, от которого воняло брагой. Понимал ли он вообще, что дочь его уводят навсегда? – Ну прости старика. Простишь, а? Я тебе шоколадку куп…
Он не договорил. Получил кулаком в челюсть. Громила бил, не щадя силы, медленно и обстоятельно. И успокоился лишь тогда, когда окровавленный отец перестал двигаться. Валялся, хрипя, и бессильно моргал. Глупо так, по-детски моргал.
– Больше не суйся, понял? – Напоследок громила сплюнул прямо в лицо папаше.
Но мне не было его жалко. Ни капельки. Сам виноват.
Громила позволил попрощаться с матерью, и та незаметно всучила мне цепочку, последнюю оставшуюся у нее. Я убрала единственную драгоценность в кармашек и, перешагнув через отца, пошла вслед за громилой.
К Кейблу.
Родителей я больше не видела, но слышала через знакомых, что пьяный папаша замерз в сугробе, а мать как испарилась. То ли ее увез какой-то мужчина, то ли попросту померла.
– Невеселая история. – Иттан поскреб щетину. Кажется, он успел пожалеть, что полез в душу с расспросами.
– Ничего особенного, бывают и хуже. – Я повела плечами. – В новом доме меня не обижали. – Не совсем так, но к чему ему подробности? – Мне надо идти…
Действие заклятия кончилось, и жгучее желание занимало все мысли. Раскаленным гвоздем оно царапало череп изнутри.
Иттан, одной рукой придерживая меня, второй копался в сумке.
– Есть один выход, – бубнил он, вытаскивая наружу самые разные предметы, многие из которых я даже не различала в зеленоватом свечении. – Где же… О, то, что надо.
В руках его была зажата веревка. Я напряглась.
– Ты чего делаешь?
– Буду тебя стреноживать. – Иттан нехорошо осклабился.