Соль любви

– Зачем? У них консенсус, – Илья захохотал. – Я представляю, как они вежливо шаркают ногами у дверей лица твоего! Прошу вас, проходите. Ну что вы, только после вас. Нет, после вас.

Я представила и тоже засмеялась.

– А пока они шаркают, что с нами? Как думаешь?

– Нас отпевают!

Я задумалась. Получается, пока мы живем, они чередуются в нас постоянно согласно правилам внечеловеческого консенсуса. Даже в запущенных праведниках. Иначе зачем те носят материальные и нематериальные вериги? Если они праведники, они и так свою награду уже получили. Для чего доказывать, что солнце встает на востоке, а садится на западе?

– Я не хочу, чтобы ты ходила к твоему Гере. Никогда, – вдруг сказал Илья.

– Почему?

– Потому что кот всегда съедает рыбу. Старый кот всегда съедает свежую рыбу! Рано или поздно! Поняла?

– Хорошо. Не буду.

Мы уже почти заснули, как я вдруг сказала:

– У нас сегодня был один больной. Он смотрел внутрь себя.

– С чего? – сонно спросил Илья.

– Его предали. Жена.

– Мм.

Проснувшись, я взглянула на Илью. Его лицо открылось мне в первый раз. Смешное, даже детское. Только губы упрямо сжаты.

«Бог создал меня из его ребра, – вдруг поняла я. – Мы встретились не случайно».

Я заплетала волосы в косу. Тихо-тихо. Берегла его сон.

– Мне стала нравиться твоя дурацкая коса. Так заплетать волосы может только женщина, – внезапно сказал Илья. – Ты туго скручиваешь волосы, но сзади на шее постоянно выбивается завиток. Мне всегда хочется до него дотронуться.

У меня забилось сердце, и я выронила заколку. А волосы рассыпались по плечам.

* * *

Я шла по улице, думая, что придется ходить к Гере тайком. Разве можно забыть тех, кого любишь? Самых близких тебе людей. Их берегут как зеницу ока. Иначе можно остаться в одиночестве. В огромном, хмуром пространстве без единого человека. Как объяснить Илье, что любящих тебя людей не бросают, как ненужную вещь?

Меня рванули за плечо так, что я чуть не упала. На меня исподлобья смотрел Корица. Его темно-карие, почти черные глаза сквозь жесткий прищур пристально разглядывали мое лицо.

– Поматросила и бросила?

– Что тебе от меня надо? – крикнула я.

– Нет! Что тебе от меня надо? – он впился ногтями в мое запястье. – Что ты ходишь по земле как ни в чем не бывало? Что ты живешь на этой сраной земле? Что ты воздухом со мной одним дышишь?

– Мне больно! – я выдрала руку из его руки. – Ходила и буду ходить! Дышала и буду дышать! Жила и буду жить! Понял?

Во мне бурлила дикая, бешеная ненависть. Я смотрела на него так же, как и он на меня, сощурившись. Сквозь узкие амбразуры ненавидящих глаз.

– Я хочу, чтобы ты умерла, – спокойно сказал он. – Сегодня же!

Развернулся и пошел прочь. Я смотрела ему вслед, пока черная куртка не превратилась в черную спину, а потом в черный шар. Хорошо знакомый мне человек издали оказался тем, каким он и был. Черным шаром.

В автобусе меня поймала контролер. Я забыла проездной билет в другой сумке. Она выставила меня из автобуса, и я побрела пешком. Я шла по ноздреватому, закопченному снегу. Прямо по его белым глазам. Они зияли узкими снежными провалами в сером, смерзшемся насте. Я шла по белым глазам и думала, что не могу любить тех, кого не любится. Люди должны понимать это. Кого любят, а кого нет. Нельзя за это ненавидеть и желать смерти! Почему я должна умирать?

Я вернулась домой в ужасном настроении. Мне пожелали смерти. Только что. На свете появился человек, который хотел, чтобы меня не стало. Уже сегодня. Я обошла все зеркала в доме и не нашла ответа. Это были правильные, новые зеркала, эрзац-двери в другую жизнь. Обманка, в которую ни войти, ни выйти. Металлическая фольга, в которую заворачивают куриц-гриль. Я подошла к самому темному зеркалу в спальне и посмотрела на свое лицо. У меня под глазами были круги. Большие синие круги на бледной-бледной коже. Я провела ладонью по зеркалу и вдруг почувствовала невыносимую, нестерпимую слабость. Еле дошла до кровати и упала на нее. Жизнь вытекала из меня мановением чужой палочки.

У меня зазвонила сотка, я машинально нажала кнопку.

– Десертные вилки-ложки доставай, – велел Илья. – Сегодня у нас райский ужин.

– Ладно, – еле выдавила я. Шепотом.

– Спишь?

– Нет, – я улыбнулась.

– А где ты? Почему шепотом?

– Дома. Настроение так себе.

– Почему?

– Узнаешь! – рассмеялась я.

– Евдокия! Семь пятниц на неделе.

Я встала и посмотрела на себя в то же самое зеркало. Я не походила на умирающую. Абсолютно.

Наш стол был завален пирожными с взбитыми сливками и фруктами из тропического лета. За окном догорало солнце, на столе горели свечи, под потолком люстра. У нас было полно света. На любой вкус. Я кормила Илью мясом, он меня пирожными и фруктами. Тоже на любой вкус.

– Обожаю маракуйю, – сказала я. – Надо сохранить ее скорлупки. У нее на макушке чуб растет как маргаритка.

– Что у тебя опять случилось?

– Ничего особенного. Меня достает препод по урологии. Ставит двойки каждый день. Он сказал, будет выставлять оценки за дифзачет с учетом текущих.