Соль любви

Мое воображение зависит и от сезона. Летнее море зовет за собой, прокладывая туннель времени и пространства к неведомым берегам. В дальних землях, полных света и жгучих красок, легко оказаться, стоит лишь услышать прибой. Он начинает ворожить раньше, чем море становится видимым. Наверное, поэтому я больше люблю штормовое море, чем штиль. Еще не видя моря, я закрываю глаза, ветер и шум прибоя приносят образы мест, где я никогда не была. Осенью воображение возвращает меня домой, где меня ждет меньше всего того, что я могла бы любить. Осенью я всегда что-то теряю, весной нахожу и не могу найти слов, чтобы самой себе объяснить, отчего в это время так щемит сердце. Кажется, мечту о возвращении называют надеждой. Я не люблю это слово, но оно гвоздем забито в мой лексикон.

У зимнего моря мне всегда грустно. И кажется, что ничего не было и никогда уже не будет. Его абсолютная пустота засасывает мечты, как губка. Но я все равно прихожу к нему, чтобы знать, что все скоро уравновесит весна.

Зимой темнеет рано, наверное, не стоило ехать вечером к морю – ничего не увидеть. Я вышла из тепла метро, и меня передернуло от пронизывающего насквозь, сырого ветра. Я запахнула плотнее пальто, оглянулась на озябшие дома и подумала: как им живется зимой? И пошла по новым улицам к старому морю. Уже издали я услышала мерный, звенящий шум. Я подошла ближе и перегнулась через край каменного саркофага. Внизу звенело седое, мерзлое море. Никогда не слышала ничего подобного. Море так не звучит. Я слушала, слушала и все поняла. Тогда я достала из черного футляра желтую, блестящую трубу и приложила к губам. Мои пальцы сами нашли ноты.

– Что ты делаешь?

Я скосила глаза и увидела воображаемого человека.

– Я нашла зимние ноты, – объяснила я. – Лед, волна, камень.

Он склонился к морю и засмеялся.

– Это пивные пробки звенят об обледенелый бетон. Мусор. Понимаешь?

– Понимаю, – рассмеялась я. – Но если бы не они, мы бы так и не узнали, как звучит ледяная вода.

Я уходила с набережной, воображаемый человек смотрел вниз, слушая гигантскую меланхоличную погремушку. Он меня понял, мне повезло. Дело совсем не в пробках, их слишком мало, чтобы слышать далекий звон. Напоследок я оглянулась на огни домов. Хорошо засыпать под такую музыку, у морских, зимних снов нашлась своя мелодия. Сегодня я ее узнала.

Илья сидел за лэптопом в «аське». Я его обняла, он свернул окно. Быстро.

– Пойду приму душ, – сказала я.

Я закрыла дверь ванной на защелку и включила душ. Стоя под струями горячего душа, я думала, что так и надо жить вместе, ничего не требуя и ничего не давая взамен. Без нытья и постных лиц. Без ссор и упреков. В тишине и покое. Бесконфликтно и комфортно.

Когда я вышла из душа, Ильи дома не было. Тогда я легла, скрестив руки на груди.

Зачем жить вместе, не пересекаясь друг с другом и не встраиваясь в чужую жизнь? Комфортно, но бессмысленно. Можно с таким же успехом параллельно существовать в разных квартирах, домах, городах, странах, планетах. Не встречаться друг с другом и не знать друг друга по имени.

Зазвонил мобильник, я вздрогнула от его звука.

– Соберешься за полчаса, – сказал Илья, – поедем в один клубешник. С моими друзьями.

Я услышала в трубке смех. Где-то далеко, на другом конце провода говорили и смеялись люди. Я не желала смеяться с чужими людьми. Я хотела домой.

– Я не поеду, – без выражения сказала я.

– Опять завихрения?

– Не хочу.

Он бросил трубку.

Я лежала в кровати, покрываясь серой, зимней пылью, пока в окно не заглянула луна.

«Надо отсюда уходить, – в сотый раз подумала я. – Домой».

Я всегда хотела домой, если мне было плохо. Даже дома. Это детский атавизм. Я прожила с ним всю жизнь. Зачем же я оставалась в чужом доме, если у меня был свой дом? Я никак не могла понять. Может, я ждала материальную или нематериальную точку отсчета, которая все расставила бы по своим местам?

– Не спишь? – Илья вошел в спальню.

Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, и смотрел сквозь меня. В комнате было темно, но я почувствовала это без труда.

– Сплю, – вяло ответила я.

– В одежде?

– Я хочу уйти.

– Не надо, – после паузы сказал он.

– Зачем оставаться?

– Я стараюсь, ты мне не помогаешь.

– Я не умею помогать.

– Понял.

Илья сел на кровать в моих ногах. Я сжалась от неожиданности. Он снял носок с моей ноги.

– У тебя ноги длинные, а ступня маленькая.

Илья держал меня за стопу, его ладонь была горячей, как угли. Он целовал каждый мой палец, затем ступню и пятку. У меня сердце колотилось так, как никогда в жизни, – я видела его глаза. В свете луны они отсвечивали вертикальным знаком «стоп», похожим на кошачий зрачок.

Мы не спали всю ночь. Как оказалось, Илья тогда все решил, но я об этом не знала.

* * *

Гера стал мне нужен как лекарство. Необходим, как переливание крови при острой кровопотере. Я лечила себя его горячим сердцем.

– О чем ты думаешь? – спросил Гера.