Соль любви

– Нет, – я рассмеялась. – Стул остался на земле, а стол улетел. Такая дурацкая картина. Зачем я фотографировалась? Надо было оставить одну эту картину. Это моя жизнь от начала до самого конца.

– Ты поплачь. Тебе будет легче. Тебе всегда легче, если ты плачешь.

– Не плачется. Я отдохну. Ладно?

Что делать, когда веру выдрали с мясом, не уронив ни капли крови? Я хотела только одного, чтобы меня не было. Чтобы я исчезла, испарилась, затерялась, растаяла, растворилась, пропала без следа. Самое лучшее лекарство – это когда тебя не помнят. Я поняла своего отца. Он забыл меня, потому что ему стало страшно оставаться рядом с моей матерью. Я была бы лишним напоминанием. Ни к чему это. Жить и так тяжело.

Я провалилась в темноту. Под грохот колес мчащегося поезда. Они стучали и стучали. Стучали и стучали. Одна. Одна. Одна. Одна. До бесконечности.

* * *

Я не выходила из дома. Ни в институт, ни на улицу, никуда. Не подходила к телефону, к входной двери. Я жила в скорлупе темной бабушкиной квартиры. Мне было страшно как никогда. До падения артериального давления, до холодного пота, до остановки сердца. Я стала бояться людей. Всех до единого. Самое страшное – это не привычные, оживающие предметы. Самое страшное в жизни – это люди. Любые.

Мне нужен был только Гера и больше никто. Но я боялась других людей даже с ним. Меня сжало пружиной, а пальцы меня не слушались. Онемели.

– Тебе звонил однокурсник, – сказал как-то Гера. – Старосельцев.

– Пусть, – вяло ответила я.

– Он беспокоится. Я по голосу почувствовал.

– Не знаю я никакого Старосельцева.

Зачем нужны чужие люди? Чтобы получить еще раз бритвой по глазам? Я не ждала ничего хорошего. Ни от кого. Так было легче.

– Пойдем погуляем?

– Нет.

– Ты не можешь никуда не выходить.

Я покачала головой. Гера вздохнул и прижал меня к себе. Смешно. У него на глаза набежали слезы, а я перестала плакать. Невзначай. Как-то вдруг все поменялось местами.

– Почему ты никуда не ходишь?

– Не хочу.

Я заглянула в его глаза, в них стояли слезы. Ни туда, ни сюда. Я узнала отражение своих глаз, и на меня внезапно накатил очередной приступ паники. Облил холодным потом с головы до ног. До черноты в глазах. До тряпичной слабости.

– Расскажи мне, что с тобой? – попросил Гера. – Ты молчишь, а я хочу тебе помочь. Хочу! Слышишь?!

Я ему поверила сразу. Он должен был помочь. Только он мог мне помочь.

– Боюсь. Боюсь, что надо мной снова будут издеваться. Такого со мной не было. Я не знаю, что делать. Понимаешь? Мне кажется, они везде, – путаным и сбивчивым шепотом заговорила я. – Везде. Куда ни ступишь. Куда ни глянешь. Я везде вижу их лица. Нет, не лица. А раскрытые рты. Они смеются. Всегда. Издеваются. Все вместе или по очереди. Им все равно. Меня преследует их смех, как черные шары. Я слышу их смех каждый день. Я устала от него. У меня нет больше сил его слышать! А он не кончается. Никогда, даже ночью. Даже когда я сплю! Что я им сделала, Гера? Что? Скажи, что? Ведь они меня не знают. Совсем. Ни один! За что так?

Мое плечо стало мокрым от Гериных слез. От слез взрослого мужчины. Он плакал, не стыдясь, я никогда не видела его таким. А мне было страшно. И все.

Мы сидели с Герой в моей комнате и молчали. Зачем я поменяла шторы? Дело не в свете и тени. Это чепуха. От перемены света и тени ничего не меняется. Суть совсем в другом. В том, что мне не под силу. Я никогда не поменяю свою жизнь на другую, лучшую. Я не умею менять время.

– Катя, дороже тебя у меня никого нет. Ты у меня одна. Никто не умеет выходить из стресса сам. Тебе нужна помощь. Ты сама не выкарабкаешься.

– В психбольницу? – меня отбросило от Геры. – Туда, где навечно заперты души? Где идешь по колено в чужих разбитых мечтах? Хочешь отправить меня туда? В сумрак длинных, безжизненных коридоров? Которым нет конца и края! В ад коридоров, запертых на сто замков, запечатанных семью печатями?!

Я смотрела на Геру как врага. Меня колотило от ненависти к нему. И он предал меня! Все!

– Там не люди, а механические кукушки! Они танцуют беззвучно! Без музыки, не раскрыв даже рта! – хрипела я как безумная. – Их души не только умерли, они разложились внутри их! Распались на сто кусков. Их не собрать ни одному психиатру! Их убила жизнь, а добивает каземат психбольницы!

Гера пытался меня обнять, я отбивалась руками и ногами. Как безумная. Гера что-то говорил, я не слышала. У меня перед глазами стелился красный жаркий туман. Я отбивалась, пока были силы, но они быстро закончились.

– Катя, Катенька. Никакой больницы. Я обещаю. – Я слышала голос Геры, он молил меня. – Я хочу тебе помочь, но не могу. Не знаю как. Все люди ходят к психотерапевтам или психологам. Все. Понимаешь? Все. Любой, самый здоровый человек, у которого стресс. Даже если нет стресса. Я буду с тобой все время. Столько, сколько нужно. Ты не останешься одна.

– Это правда? – спросила я механическим голосом.

– Да, – он сжал меня изо всех сил. – Ты всегда будешь со мной. Я обещаю. Ты же мне веришь?

Я смотрела в его глаза долго-долго, а потом обняла Геру. Я нашла ответ. Это оказалось легко. Трудно поверить сразу, если верить отвык.