Соль Саракша

Жаль только, что в другой руке у Людоедища не было уха господина главного воспитателя!

Казыдлу-старший злобно смолчал. Казыдлу-младший навеки стал Гондоном.

Но ни эта, ни другие позорные кликухи не мешали Гондону и его шайке держать шишку в гимназии.

Недолго пришлось нам с Князем хвастаться санаторными зажигалками да часиками. Уроды налетали обычно впятером-вшестером, держали за руки-за ноги, а Гондон шмонал. Жаловаться стыдно, отбиться невозможно. Мы же не в столице живём, где в гимназию без ножа или кастета лучше не соваться.

Как-то возвращались мы из своего царства-государства. Не с пустыми руками шли, несли хонтийское плетёное кресло для дяди Ори — чтобы ему удобнее было читать свою перевёрнутую газету. И у Старой казармы увидели, что «вороны» метелят Чувырлу и Кишечника, и наверняка за дело метелят.

Что делать? Серая гимнастёрка обязывает — наших бьют на нашей территории! Поставили мы добычу да ринулись в бой. И огребли по полной всё, что полагается честным дуракам. Кишечник и Чувырла тут же предательски слиняли, а мы остались с битыми мордами и без кресла: победитель получает всё.

Потом Гондон с компанией частенько поджидали нас у Старой казармы — никак её не минуешь, когда возвращаешься из «Горного гнезда». Но мы были уже учёные. Мы дожидались, когда доктор поедет в город, падали ему на хвост и вывозили всё необходимое в багажнике «магистра». Мерзавцам у Старой казармы оставалось только пыль глотать.

Но всё равно это было унизительно.

Так-то у нас в гимназии ребята, повторю, неплохие, а вот поди ж ты — один поганец всех по-своему построил.

— Князь, — говорил я. — А не можешь ты написать такой стишок, чтобы, значит, объединить народ на борьбу? Как в том фильме «Аркеран Ремис — принц-поэт»? Ты же сам у нас вроде того что поэт!

— Не в эпоху Регентства живём, — вздыхал Дину. — Бессильно поэтическое слово там, где… в общем, не прокатит.

Как-то я не выдержал и поведал наше горе не кому-нибудь, а самому Айго-Пауку. Это всё равно, что каменному идолу в горах пожаловаться. Чисто символическое действие. Камень-камень, забери мою беду…

Паук — существо немногословное, расколоть на беседу его может только Рыба.

Он и в этот раз ничего не сказал, а взял меня за рукав и повёл в свою кладовку. Там он поставил стремянку и достал откуда-то с антресолей две пластиковые упаковки. Сорок восемь банок пива «Золотое наслаждение».

Довоенного пива, джакч. То есть баночки-то — мои ровесницы.

Вот чего-чего, а пива в Верхнем Бештоуне и сейчас навалом. Наше пиво славилось ещё до войны. В каждой пивной варили фирменное, а ещё ведь и фермеры привозили — на травах, на ягодах… Туристы балдели от местного обычая — хлебать пивко с бруском соли. Вначале брусок прозрачный, как горный хрусталь, потом, по мере лизания, он мутнеет… Увлечёшься — язык до крови стешешь!

Ну так и на что нам этот баночный джакч?

Я сперва не понял, а Князь-то живо сообразил. Недаром Рыба злоязыкая говорит, что у Дину мозги, а у Чаки солевые отложения в голове.

Мы отнесли упаковки в свой штабной номер, где у каждого была своя комната.

— Что делать-то будем с этой гадостью? — спрашиваю.

— Пусть дожидается своего часа… — загадочно отвечает Князь.

Час пробил, когда в нашей гимназии велено было создать отделение молодёжной патриотической организации «Отчичи». Вся Гондонова компания, ясен день, туда сразу же записалась, чтобы творить свои джакчеедные дела не просто так, а из усиленной любви к Отечеству.

Намечена была и торжественная вечеринка по этому поводу. И не в пивнухе простой, но в ресторане «Трактир Отцов» (бывшая рюмочная «Солёные яйца»), где обычно веселится городская знать.

— Начинаем операцию «Возмездие Империи», — объявил Князь.

Все банки мы очень аккуратно вытащили из упаковок. Сами упаковки проварили в воде, и пластик снова стал мягким и прозрачным, как в день изготовления. Потом каждую банку очистили от многолетней пыли и жира, да ещё протёрли особым составом, чтобы название и логотип давно сгинувшей фирмы засияли. И очень аккуратно вернули в упаковки.

Ага, тут я начал кое-что понимать и сомневаться.

— Не полные же они идиоты, — говорю.

— Мы будем максимально убедительны, — отвечает Князь.

Тащить упаковки в руках (эра велосипедов ещё не настала) и неудобно и тяжело; так мы сделали из широкой киперной ленты что-то вроде рюкзачных лямок, чтобы нести их за спиной. Да, ещё навертели сверху старых газет, чтобы пёстрый груз не привлекал внимания.

Пошли в город обычной дорогой. Только у брошенной бензоколонки свернули на железнодорожную станцию. Как раз когда погранцы разгружали состав. Покрутились там какое-то время и продолжили путь.

— Доставай одну банку, — командует Князь, заводит руку за спину и показывает, как именно.

— Зачем?

— Надо, — говорит. Открывает банку и выливает «Золотое наслаждение» на траву.

— Делай как я!

Я боялся, что древнее пиво разом вылетит из банки мне в морду; ничего, только дымок пошёл.

— Теперь идём и делаем вид, что пьём!

Ага, значит, мы уже в поле зрения «Отчичей»…

Да и мы их увидели.