Соль Саракша

Две семьи — Яррики и Зинтараши — собрались в Нижний Бештоун на фургончике бригадира. Разместились все, в основном Зинтараши, а вот меня, отца и дядю Ори оставили.

Дядю Ори брать было нельзя, я ещё не умел ходить, а Мойстарик накануне сильно проштрафился, и деда Гунга сказал что-то вроде:

— Пусть Нила хоть один денёк отдохнёт от плиты и пелёнок! И Чаки там делать нечего, всё равно ничего не запомнит. Посидишь с ребёнком, не переломишься! В другой раз не будешь с туристами драться и репутацию нашу портить! А ещё семейный человек! Из дому ни ногой, я всё равно узнаю!

Строгая у нас была семья, да вся кончилась.

Никто не вернулся из тех, кто поехал в этот день на праздник в Нижний Бештоун. Солекопы в отгуле, гимназисты и ребята из ремеслухи… Ну и целые семьи, конечно.

А там, внизу, джакнул первый ядерный взрыв последней большой войны.

О причинах его гадают до сих пор. То ли сбросил бомбу кидонский бомбардировщик, а наша ПВО позволила ему пропереть полконтинента. То ли кидонская ракета показала невиданную до сих пор точность. То ли кидонские агенты собрали взрывное устройство в самом городе. То ли это вообще была провокация третьей страны, а Кидон вовсе не при делах. Всё равно правды уже никто никогда не узнает.

Свидетелей-то не осталось. Кидона, впрочем, тоже. Это было тринадцать лет назад.

Так я стал сиротой, а Мойстарик — бобылём.

В отличие от полковника Лобату, он так никогда и не женился, хотя вдов и одиноких баб в Верхнем Бештоуне было теперь навалом и становилось больше с каждым днём.

Заклинило Мойстарика на единственном сыне. Он меня только что грудью не кормил. И привести мачеху в дом даже не пытался. Придёт, бывало, со смены, а дома никого: я верхом на дяде Ори ускакал в горскую войну играть. Вот Мойстарик и бегает по поселку и орёт: «Сыночек! Сыночек!».

Ну, ребята меня так и прозвали. И это ещё я удачно отделался, если вспомнить Чувырлу с Гондоном и прочих «отчичей».

Гость в дом — Творец в дом

Слово «безотцовщина» существует, а вот наоборот — нет.

Принято считать, что без отца сын вырастет или неприспособленной к жизни размазнёй, или полным отморозком, ни в чём не знающим меры. Известно ведь — безотцовщина!

Зато про тех, кто растёт без матери, практически ничего не известно. Нету для таких, как мы, какого-то особого определения. Безматерщина — это ведь какая-то изысканная солекопская речь выходит!

Зато для отмазки, я думаю, отсутствие родительницы ещё как годится: «Господин судья! Мой подзащитный не знал материнской любви! Поэтому не хрен его сажать и вообще беспокоить!»

Нет, мне, конечно, маму страшно жалко. Она, говорят, очень весёлая была и ласковая. Но я же её почти не помню!

Мойстарика мне ещё жальчее, потому что он-то маму вспоминает каждый день…

А вот у Князя как раз всё наоборот. Полковник, поди, и думать забыл про пандейскую княжну, зато сынок оттягивается по этой теме в полный рост, хотя помнить может ну никак не больше моего.

Но вот как-то нашли Мойстарик и полковник Глен Лобату друг друга и договорились, что Дину Лобату будет проживать в нашем маленьком мужском монастыре до окончания нашей «серой» гимназии за соответствующую ежемесячную плату. Яррики от денег не отказываются.

Познакомились мы с Князем так.

Сижу это я в гостиной за столом и пытаюсь из трёх радиоприёмников разных поколений собрать один действующий. Зачем — сам не знаю. Должно быть, соскучился по духоподъёмным передачам радиостанции «Голос Отцов», другого разумного объяснения не нахожу.

Мойстарик, уходя на смену, предупредил, что будет гость.

И стал гость.

Входит без стука высокий тощий типчик в каком-то лиловом полуперденчике с галунами, кудри чёрные, скулы торчат, щёки впалые, красная атласная лента завязана бантом на шее под кружевным воротничком — прямо юный поэт-аристократ времён Регентства из картинки в учебнике, бледный реакционный романтик, гордо чапающий на виселицу за правое дело свободы.

Оглядел меня с ног до головы и говорит:

— Приветствую тебя, о названый мой брат!

— Не знаю, — говорю. — Как получится, джакч.

— Получится, и даже непременно, — отвечает. — Недаром же у нас, князей пандейских, обычай есть — воспитывать дитя в семье простой, дабы не прерывалась связь с народом…

Ну как тут было не встать да не дать ему со всей дури по морде?

На беду мою, оказалось, что в кадетском корпусе тоже неплохо учат драться. Через какое-то время Дину Лобату уже сам сидел на мне и слишком уж туго бинтовал мою шею той самой атласной лентой утончённого поэта-романтика.

На шум прибежал дядя Ори, отодрал от меня джакнутого душителя и шарахнул его об стену.

Дяде Ори всё равно ничего не будет, подумал я, а с незваным гостем покончено…

Но Дину Лобату, сволочь недобитая, всё-таки пришёл в себя и сказал:

— Не, ну нормально у вас в доме людей встречают…

— Ясен день, нормально, — отвечаю. — У нас только дядька ненормальный… Корягу давай, князь хренов!

Так мы и закорешились.

Дядя Ори