Соль земли

«Напишу Бенедиктину, он тоже сообщает о магнитной аномалии», – промелькнуло в уме Великанова. Но, перечитав письмо Бенедиктина, Великанов заколебался. Младший научный сотрудник Бенедиктин установление магнитной аномалии приписывал себе. «Болтун! Отклонения магнитной стрелки в Улуюльской тайге установили впервые охотники», – с возмущением подумал Великанов. Он так сердито отшвырнул письмо Бенедиктина, что оно взвилось к потолку, как бумажный голубь, и упало за шкаф.

Великанов снова присел к столу и, пододвинув к себе чистую бумагу, крупным, уже по-стариковски дрожащим почерком написал:

«Мареевка Притаёжного района экспедиция Строговой.

Получил сообщение Краюхина и Бенедиктина относительно Заболотной тайги тчк Это подтверждает мой старый вывод что Улуюлье не оторвано от известных месторождений северо-востока и юго-запада а возможно находится в этой же цепи несмотря на огромные расстояния которые разделяют эти районы тчк Чтобы подтвердить эту гипотезу новыми доказательствами необходимо подвергнуть тщательному изучению Улуюлье на участках Синего озера и Тунгусского холма с включением Кедровой гряды».

Великанов перечитал телеграмму, подписал и решил немедленно отправить её.

– Луша! Лукерья Трофимовна! – позвал он домработницу, намереваясь сейчас же послать её на телеграф.

И когда никто не отозвался, он вспомнил о времени. На больших круглых часах, висевших над столом, было уже половина третьего.

Великанов заспешил в соседнюю комнату, где стояла его кровать. Он лёг и сейчас же уснул крепким, лёгким сном, словно в его жизни ничего, ровным счётом ничего не произошло.

Глава двенадцатая

1

Когда экспедиция института ещё только формировалась, Максим понимал, что ей будет очень трудно. Он был убеждён, что, как только её работники столкнутся с Улуюльем, программа изучения края, тщательно разработанная учёными, полетит вверх тормашками. Сейчас, всего лишь через два месяца после выезда экспедиции, это стало фактом.

В его руках было три документа, говоривших об одном и том же: мерка, с которой институт подошёл к Улуюлью, оказалась тесной. Об этом писала в своём докладе на имя руководителей института Марина. Этому же было посвящено постановление Притаёжного райкома партии. Наконец, об этом, в сущности, писала ему и Анастасия Фёдоровна в личном письме.

Читая и перечитывая копию доклада Марины, постановление Притаёжного райкома, письмо жены, Максим думал о людях, которые были близки и дороги ему. И думал он о них с радостным удивлением. Поставленные жизнью в новые и трудные обстоятельства, они вдруг выявляли такие качества характера, о которых он раньше и не подозревал.

Он любил Марину трогательной любовью брата, но ему всегда казалось, что добрая, умная Марина чересчур эмоциональна и потому не способна трезво оценивать людей и события, не способна устоять перед жестокими выводами, которые – увы! – часто, чаще, чем хочется, проистекают из хода жизни.

Сейчас Максим видел, что Марина, когда это нужно, может быть иной. В своём докладе она не щадила ни собственного самолюбия, ни самолюбия директора института Водомерова и профессора Великанова. Она утверждала, что биологическое, точнее – ботаническое, направление экспедиции не может быть оправдано большими государственными соображениями. Каковы бы ни были результаты этих исследований, они не могут повлиять на решение коренных проблем использования природных богатств Улуюлья. Она настаивала, чтобы теперь же придать экспедиции геологическое направление, перестроить её структуру. После новых данных Краюхина есть к этому полное основание. Что касается места его самого в экспедиции, то ей казалось более правильным именно Краюхина назначить начальником экспедиции, а ей остаться заместителем, отвечающим за биологические и ботанические исследования. Она убеждала руководителей института, что это перемещение нисколько («ни капельки!» – восклицала она) не обидит её, а, наоборот, обрадует, так как будет оправдано всячески: человечески и практически.

«Вот тебе и «сладостная Мариша»! («Сладостной Маришей» когда-то, давным-давно, называл её отец.) Она прямая, мужественная женщина», – думал Максим.

Порадовала его и новая позиция Притаёжного райкома. Райком в сильных выражениях осуждал своё прежнее поведение в деле Краюхина. «Ни первый секретарь тов. Строгов А.М., ни бюро райкома не поняли всей серьёзности намерений члена партии Краюхина А.К. Комиссия райкома, её председатель тов. Пуговкин отнеслись к делу Краюхина предвзято и подтолкнули своими выводами бюро райкома на ошибочное решение. Бюро райкома отменяет своё решение об исключении тов. Краюхина А.К. из рядов партии как грубо неправильное и заявляет, что люди, подобные тов. Краюхину, достойны не осуждения, а всяческой поддержки со стороны районной партийной организации».

В таких же энергичных выражениях Притаёжный райком высказывался о помощи Улуюльской экспедиции.

Но о положении экспедиции, о её нуждах проще и прямее всех написала мужу Анастасия Фёдоровна, с обычной для неё искренней непосредственностью: