Соль земли

— Великая там размежевка людей происходит. Лучшие люди понимают, что жить дальше так, как они живут, нельзя, и мучительно ищут выхода. А выход один — социализм.

— Социализм? Но ведь его надо им ещё строить.

— В этом-то и дело.

— Им всё-таки легче будет, чем нам.

— Хорошо сказал мне об этом один немец в Берлине. «Вы, говорит, строя у себя социализм, шли неизвестной лесной тропой. Нам будет легче. Ваш опыт, ваша поддержка — великая сила!»

— Правильно, ничего не скажешь! Кто же он, этот немец? Интересно…

— Бывший социал-демократ. Помнит ещё Августа Бебеля.

Послышался пронзительный сигнал автомобиля.

— Ну, вот и машина! — сказал Артём.

Максим неторопливо склонился над зелёными порослями кедров, рассматривая их. Ветерок шевелил его густые волнистые волосы, сбивал пряди на лоб и глаза.

Артём остановился и, нетерпеливо переступая, ждал брата.

— А ты не пытался, Артём, разобраться в этих опытах отца? — спросил Максим.

— А в чём тут, собственно, разбираться? Посадки его бережём. Это вроде памятника ему. В прошлом году лето было засушливое, дожди выпадали редко. Сколько вёдер воды Дуня сюда перетаскала, счёту нет!..

— Он никаких записей не вёл?

— Писал. В столе у меня целая пачка его тетрадей лежит. Собираюсь давно почитать их, да всё времени нет. Посмотришь вот, как мы, районщики, живём. Иной раз подготовить по-настоящему доклад — и то времени не хватает, а уж о другом и говорить нечего.

— Ты дай мне эти тетради.

— Возьми… А ты не задумывался, Максим, над своей старостью? — вдруг спросил Артём, заглядывая брату в лицо.

— Нет, не задумывался. Не хочется пока об этом думать.

— Ну, значит, ты ещё молод. А я уже думал. И, понимаешь, рисуется мне моя старость так: живу я где-то в тихом селе, а вернее, за селом. Я не то лесник, не то огородник, не то садовод. Что-то выращиваю полезное для людей, сам ещё не знаю что. Вокруг зелень, покой, простор.

— Неплохо! — окидывая взглядом худощавую фигуру брата, засмеялся Максим. — Выходит, собираешься идти по стопам отца?

— Вполне возможно! А ты знаешь, как он любил лес? Мы часто с ним в годы войны беседовали по душам. Начнём, бывало, разговаривать о положении на фронте, а потом незаметно перейдём и на другое. Он мне как-то раз сказал: «Ну что ж, говорит, смерть неизбежна, и она меня не пугает. А только горько мне от сознания, что я умру, а лес без меня будет зеленеть, цвести, подыматься в небо…»

Максим ничего не сказал. Артём взглянул на брата и увидел: в глазах его боль.

— Ну, а ещё что он тебе говорил? — отводя взгляд в сторону, глухо спросил Максим.

— Ещё?

Снова послышался протяжный пронзительный сигнал. Шофёр нервничал.

— Пошли. У нас будет ещё время поговорить об этом, — сказал Артём и тронул Максима за рукав кителя.

Они вошли в дом и вскоре появились на крыльце вновь. В руках у Артёма были брезентовый дождевик и большой кожаный портфель с замками. В портфеле, кроме папки с деловыми бумагами, помещались полотенце, мыло, зубная щётка с пастой, бритвенный прибор и маленькая подушечка-«думка» в цветной, изузоренной вышивкой наволочке. Максим нёс серый прорезиненный плащ армейского образца и полевую сумку из грубой кожи.

Всю дорогу молчали. Максим был под впечатлением рассказа Артёма. Отец вставал в памяти зримо, как живой. Максим рано вылетел из родного гнезда, и отец запомнился ему командиром партизан и строителем прииска.

Максим знал в жизни много замечательных людей, поражавших его то умом, то способностями, то бесстрашием, то преданностью в дружбе. Но всякий раз Максим с удивлением ощущал, что все эти черты он уже встречал у одного человека. Этим человеком был отец. И чем больше Максим узнавал людей, тем дороже становилось светлое чувство любви к отцу. Когда наступила пора испытаний, это чувство согревало его чудодейственным теплом далёкого отцовского крова.

Сквозь березняк замелькали крыши домов, и в воздухе запахло дымом.

— Ну, вот и Мареевка. Тут живут у нас знаменитые льноводы. Куда — в сельсовет поедем или в контору колхоза? — спросил Артём.

— Как хочешь, — откликнулся Максим.

Глава пятая

1

Софья проснулась на восходе солнца. За стеклянной дверью, выходившей на террасу, нежно зеленели черёмуховые листики. Вечером сад стоял ещё с оголёнными ветками. Ночью под напором молодых сил почки лопнули, и кусты оделись в лёгкое зелёное покрывало.

«Опять прозевала!» — упрекнула себя Софья и, быстро вскочив с постели, надела халат. Давно ей хотелось (это было желание, возникшее ещё в детстве) увидеть, как раскрываются почки, как выползают и распрямляются листики, услышать звуки, которые при этом наполняют воздух,

Софья вышла на террасу, спустилась по лестнице в сад и остановилась, зажмурив глаза. Сильно пахло сырой землёй и пряно-горькой черёмухой. Ласковый ветерок приятно освежал тело. От реки доносился мягкий шум воды, взбудораженной только что проплывшим пароходом.

По тропке, петляющей между яблонь и черёмуховых кустов, Софья заторопилась на берег — посмотреть на пароход. Поблёскивая в лучах солнца крутыми белыми боками, пароход удалялся вниз по реке.