Солдат

— Твою мать!.. — прошипел Иван, скрипя зубами от бешенства. Женщины прошлого ему представлялись совершенно другими, более целомудренными, что ли. Но от Елистратовой целомудренностью даже не пахло. Да и Машка с Динарой, купались голяком, совершенно не стесняясь.

— Твоя обесяла не лугатися! — позади раздался сердитый голос Петрухи. — Обесяла?

— Сука… — Иван с перепуга чуть не свалился с камня. — Обесяла, обесяла. Где тебя носило?

— Ласведка ходил, — спокойно ответил якут, присаживаясь на корточки и доставая из-за пазухи свою трубочку.

— Ну и что выходил? — Иван натянул на себя мокрые подштанники и вернулся на камень. — Рассказывай…

— Холосая баба! Осень холосая, класивая… — мечтательно прошептал Петруха, пристально уставившись через прореху в кустах на голую Хусаинову, плескающуюся в воде.

Тощая, худосочная и голенастая, Динара, с сиськами, похожими на прыщики, у Ивана особого восхищения не вызывала, но он своего мнения высказывать не стал и поощрительно ткнул якута в плечо.

— Так в чем проблемы? Подойди и скажи. Может что и обломится. Главное — не стрематься. Ищите и обрящется.

— Моя не понимает, сто ты болтаесь… — хмыкнул Петруха. — Много непонятная слова…

— Тьфу ты… короче, не стесняйся. Вперед!

— Потом. — отрезал якут, сосредоточенно пыхтя трубочкой.

— Потом так потом, говори, что выходил.

— За нами идут, — коротко бросил Петруха. — Многа идут немса. Калта давай.

Иван быстро расстелил карту.

Якут долго смотрел на нее, потом покачал головой и досадливо поморщился.

— Непонятно, однако.

— Мы примерно вот здесь, — Ваня ткнул пальцем в карту. — Видишь, болото Михайловский Мох? А это — болото Грядовский мох. Вот где-то между Михайловским Мхом и Грядовским мхом. Скорее всего на этом выступе. Или здесь. Короче, но точно в этом районе.

Якут вздохнул, собрал несколько веточек и начал раскладывать их на траве.

— Отсюда идут и отсюда идут. Много, сто, двести, мосет больсе, но не немса и не наса, сюдно говолят, не по немески и не по лусски, но командила у них немса, они — выдавливают нас сюда, а сдесь настоясий немса, сдесь тосе немса… а сдесь, сельезные, умеют леса ходить. Плохо, но луссе сем остальная немса. Наса пловодник с ними есть, быстло идут, савтла весер будут сдеся.

— И что? — Ваня озадаченно почесал в затылке.

— Не уйдем, — спокойно ответил якут. — Я сам — уйду, с тобой — тосе уйду, с бабой не уйдем.

— И что ты предлагаешь? — зло буркнул Иван. Женщин он бросать не собирался в любом случае, один для него уже успели стать жизненным фетишем, знаменем, утрата которого, означала полную потерю лица, потерю смысла дальше жить.

— Ты сам говоли, — спокойно предложил Петруха. — Твоя командила — ты и говолить.

Ваня взял карту, положил ее рядом со схемой из палочек, покрутил, а потом предположил:

— Попробуем просочится на стыке? Вот здесь, или здесь. Нам на юг, к Новым Вишерам. По-другому не получится никак.

Якут молча покачал головой.

— Ну а как? — вспылил Иван. — Не идти же навстречу этим, которые, умеют леса ходить, как ты говоришь. Кто они такие? Диверсанты, разведчики?

— Сельезные, — якут уважительно поджал губы. — Луссе сем остальная немса. Но их мало. Тли десятка, мосет сетыле или пять.

— И что?

— Я восьму на сибя их, — спокойно и серьезно заметил якут. — Уведу столона. Ты баба выводить. Потом плямой путь куда надо. Немса уже мало-мало.

— Да иди ты нахрен! — взорвался Ваня. — Хватит уже. На себя он возьмет. Второй раз может уже не получится.

— Не ругаисся!

— Да пошел ты…

— Сам посол…

Последующий спор ни к чему не привел. Ваня серьезно поругался с Петрухой, но так ни о чем с ним не договорился.

Якуту словно вожжа под хвост попала, да и сам Иван никогда не отличался покладистостью. Но немного поразмыслив, Ваня решил немного сгладить конфликт, ругаться с единственным человеком, который мог спасти группу, показалось ему совершенно идиотской затеей.

— Пойми, Петруха, без тебя мы сгинем. Не потяну я сам, не выведу женщин. Зачем тогда спасали?

— Ты быстло бегаис, — ехидно бросил якут.

Иван хотел в ответ в очередной раз послать его куда подальше, но сдержался:

— Я хорошо, да, ты прав, но они — плохо. А бросать их я не буду. Сам понимаешь, что получится. Впрочем, поступай как знаешь. Заставлять я тебя не буду. Приказать тоже не могу.

Якут помолчал, а потом тихо сказал:

— Я сколо умилай…

— Что случилось? — Иван ошарашенно уставился на него. — Заболел?

Петруха опять помедлил и признался.

— Деда скасал.

— Чего? Какой деда? Местный дед? Где ты его встретил?

— Моя деда говолил! — якут зло зыркнул на Ваню. — Не понимаис?

— Понятно… — Ваня начал подумывать, что Петруха свихнулся или обожрался мухоморов, которые тайком собирал.

— Во сне с ним говолить, я спать, он плиходить, — буднично пояснил якут, словно разговаривать с умершими родственниками было для него совершенно обычным делом. — Деда осень умный был, когда есе сивой был, умел говолить с пледками и духами, саман его осень не любить, потому сто людь не к нему, а к деду ходить, совет спласивать.