Солдат и мальчик

И что с ним произошло? Уходил, она, правда, не видела, но был в порядке. Она уверена, что с утра он был в порядке. А вернулся, как чумной. Психопат, словом. Прям от дверей пошел шуметь, что она, мол, Зинаида, не знает, где шаландает ее Катька, а кругом шпаны много, и все остальное, такое же. Уж Зина старалась помягче стелить, умасливала и всякие слова про Катино воспитание говорила, что с ее-то напуганностью некуда ей уйти, он не затихал.

Зина решила: пусть Василь Василич сбросит лишний пар, а то раскипелся, как тот самовар, того и гляди, расплавится! А пока сходила за Катериной, сказав, что понадобится, и попросила девку выйти из своего добровольного заключения… Не терпится ее новобрачному посмотреть на невесту, так пусть глядит сколько влезет: удовольствие-то небольшое!

Сказала Катьке, а сама самовар раздула. Заварила чаю с мятой и села сама пить. Чемоданов же пить отказался.

Перестал шуметь, стал ходить. За спиной у Зины ходил, гремя сапогами: от стенки до стенки. Все копил про себя, все выдерживал да за стекло поглядывал: не идет ли? Не выдержал и сказал прямо ей в затылок:

– Ты это нарочно, да? Я знаю, что нарочно… Как утром на твою физию поглядел, понял! Недолюбливаешь, Зиночка, ты меня!

Она продолжала молчать, уткнувшись в блюдце.

А он кого-то за стеклом увидел, напрягся, но понял, что не Катька, спросил рассердившись:

– А это кто пошел?

Зина подняла голову, но никого не было видно за деревьями. Может, и проходили, не без этого, разве за всеми уследишь.

– Не знаю, – сказала. И снова воткнулась в блюдце. – Улица. Кто хочет, тот и ходит.

– А чего смотрят? – допрашивал Чемоданов.

– Да кто ж смотрит-то? Никто и не смотрит, – отпиралась Зина, но лениво так, чтобы вовсе не разозлить гостя.

А он злорадно настаивал, что смотрят, что не улица тут, а проходной двор, и все небось к Катьке шастают, у них и знак какой существует тайный, что посмотрят издалека и узнают, можно или нельзя им заходить…

«Вот сдурел на старости лет», – подумалось Зине. Никогда она не слышала про какие-то тайные знаки. Это от головы дым пойдет, если заранее все такое придумывать, как в кино… С ней, правда, было раз, когда заночевал командированный, а тут этот скаженный Лешка приперся, а ведь не ждала его, потому что он накануне надрался сивухи и был неведомо где. Так она и того и другого по разным местам разложила, а сама отдельно легла. А утром им бутылку одну на двоих поставила, и оба познакомились и довольны были… Но знаки… Господи, это у Чемоданова от затмения, не иначе!

– Ты что, спятил? – спросила она его. Но опять миролюбиво спросила, чтобы до конца не злить. Но он продолжал горячиться:

– Не хочу быть в дураках! Поняла?

– Не кричи, – сказала. И стала наливать новую чашку. Налила, заварила и только после этого изволила ответить: – У Катьки сроду никого не было… Да и откуда? Она кроме рынка да вот этого, – кивок на стол, но подразумевался дом, конечно, – нигде и не бывает. Я даже хотела, чтобы она не была такой чистой, все равно испортишь!

Хотела Зина еще про подвал добавить, но не добавила. Вдруг да сообразит. А Зине в тот ее заход показалось, она еще у дверей ухом прикладывалась, что и вправду кто-то с Катькой там говорил… Будто голос несхожий, хотя когда Катерина свои сказки про разное говорит, она так иной раз себя изменит, что удивляться приходится… Артистка… И Зина, как ни всовывала в щель ухо, так и не поняла, что за голос, чей он, откуда… Сама себе не поверила: надо знать Катьку, чтобы понять, что ни с кем она не станет говорить! Пуганая девка-то! Настороженная к людям! Да еще Зина и к окошку приглядывалась в подвале: не пролезет в него нормальный человек… Никак не пролезет.

Чемоданов нарушил ход ее мыслей. До него, видать, долго доходило, что испортит он девку, но дошло.

– Ага! – крикнул. – Я говорил, что не любишь! И они, – кивок в сторону калитки, – тоже не любят… Даже собаки против меня! Все!

– Садись, попей чая, сейчас она придет, – утешила Зина и пошла на улицу, понесла собакам воды налить. Налила воды и крикнула так, чтобы на террасе не слышно было, мол, Катька, выходи, а то Чемоданчик твой совсем того… И вернулась с пустой миской… И он опять к ней, и все одно, все одно…

– Скажи, Зиночка, – твердит. – Я тебе что плохого сделал? Я виноват перед тобой? Так в чем? В том, что вытащил из тюряги?

Зина пила чай и не отвечала. Решила молчать. Меньше придирок.

– Или этому, прохиндею… Толику?

– А он-то при чем? – не выдержала Зина.

– Чувствую, – сказал Чемоданов. – Он меня тоже не любит! И Буката твоя не любит… Я тут в поселке, как волк, флажками обложен… Я ведь бояться начинаю… – И снова на окно. – А это кто пошел?

– Люди.

Зина и смотреть теперь не стала. Разобиделась за Толика.

– Почему же это Толик стал прохиндеем? А? – спросила уязвленно.