Солдат и женщина

По репутации: специалист — почти светило.

По официальному положению; ответственный за коневодство в данном районе.

По конкретному заданию: чрезвычайный уполномоченный армии в освобожденных областях между Чиром и Доном. По лошадиной части.

Так что, Рёдер Карл, если ты сумел прочитать между строк, знай: по лошадиной части я здесь царь и бог над… над самим собой. Думается, я заслужил за этот рассказ еще одну четвертинку. А теперь давай рассказывай ты. Получишь за свой рассказ еще одну восьмушку. Но если ты собираешься меня обманывать, Рёдер Карл, можешь считать себя покойником.

Нет, это не ветврач, и не комиссар, и не образованный человек. Это дьявол во плоти. Такого можно перехитрить только правдой.

— Человек происходит от змеи, господин ветврач. Змей же сказал: вы не умрете и глаза ваши откроются. Итак, правда начинается с того, что звать меня Рёдер Мартин, а не Рёдер Карл. Рёдер Карл — так зовут моего родного братца. Но тот Рёдер Мартин, который сидит перед вами живой и невредимый, он, господин ветврач, по официальному положению все равно уже покойник. А как может человек, который по положению уже покойник, врать или, наоборот, говорить правду? Вот приедем в комендатуру, там мне покажут.

— Нет, когда мы приедем в комендатуру, тебе ничего не покажут. Просто объяснят. Но имей в виду, Рёдер Мартин! С этой минуты и впредь ты будешь иметь дело исключительно с советской властью.

И тут Мартин Рёдер без остатка выложил советской власти всю правду, которой он располагал. Покуда он ее выкладывал, где-то в закоулках мозга неудержимо вызревала мысль, что он со своей правдой совершает тройное предательство: по отношению к старшине, к той женщине и к себе самому. Он снова почувствовал себя как в земляном погребе, когда к нему возвратилось сознание. И ему привиделось, будто сидит он среди переоборудованного под конюшню овина, перед чертом в человеческом облике, сидит и говорит чистую правду, и хотя эта правда может перехитрить черта, но зато его самого она делает трижды предателем. Мартин Рёдер почувствовал, как холод растекается по жилам, это было не хладнокровие, нет, не хладнокровие, а ощущение холодеющей крови. Еще одно тонкое различие, и его надо усвоить тому, кто хочет выдержать, пусть даже уплатив за это ценой предательства. Такой холод исходит от черта. А тот, от кого исходит холод, слушает рассказ Рёдера, полузакрыв глаза. Но не пропускает ни единого слова и ни единым движением лица не выдает своих мыслей. Сидит как идол. Рассказ о сыне и о пистолете он выслушивает равнодушно, как объявление в газете: «Между Лигницем и Сталинградом обнаружены автопокрышки». Или что-то в этом духе. Поступок старшины вызывает у него еле заметную, усталую улыбочку. Во всей истории его, по-видимому, интересует только одно: поведение женщины.

— Значит, женщина сказала старшине, что, если он ей не дает лошадь, она возьмет одного из этих немецких жеребцов?

— Так точно, господин ветврач. Так перевел нам Плишке.

— А ты, Рёдер Мартин, что ты думал, когда тебя гнали в погреб словно немецкого жеребца? Что ты при этом думал? Вот это всего важней между строками твоей довольно лживой, на мой взгляд, истории. Ты можешь ответить: не знаю, что я тогда думал. И это не обязательно будет очередная ложь, хотя что-нибудь ты наверняка думал. Значит, ты спустился в погреб более или менее добровольно. Не так ли, Рёдер Мартин?

— Да, именно так, господин ветврач. Добровольно.

— А почему? Почему, Рёдер Мартин? Из сострадания к этой женщине? Из христианской любви к ближнему? Или ты, быть может, подумал, что если эта женщина, которая очень даже недурна собой, что если эта женщина не получит четвероногую рабочую лошадь от властей, тогда ты предложишь ей свои услуги, чтобы делать вместе с ней зверя о двух спинах, а это тоже очень недурная работа. Или ты просто решил, что это самая подходящая возможность, отрекшись от собственного пола, таким путем смыться из лагеря? Ты, помнится, говорил, что ты не клоп, а человек. Вот и будь любезен, отвечай мне как человек, что ты думал в эту минуту. Надеюсь, ты это помнишь.