Читаем Солдат идет за плугом полностью

Взволнованные, растревоженные, отправились ученики в мастерские. Урсэкие взял на себя еще контрольный рейс по дормиторам, по изолятору с больными, по чердакам и всех ребят привел на работу.

— Сегодня, братцы, великий день! Нельзя ни болтать, ни отлынивать от дела.

В жестянщиках своих Урсэкие был уверен: „Дай сегодня жестянщику деталь в руки — и аминь! Он притворится, что уронил ее в горн, и ищи-свищи ее!“ За слесарей он тоже был спокоен. Там Доруца, Горовиц и, кроме того, мастер, который всегда горячо поддерживал каждое выступление против дирекции. Слесаря — ребята бравые. Правда, есть там и „маменькин сынок“, но он с одного страха никого не выдаст. Да еще вот Федораш Доруца. Но этот не в счет…

Насчет токарей у Урсэкие были кое-какие сомнения. Там, правда, Фретич и Ромышкану, но этого мужичка Урсэкие недолюбливает. Кроме того, именно в токарной-мастером негодяй Маринеску, который избивает учеников.

Урсэкие сбегал к жестянщикам. Здесь все было в порядке. Ученики сидели вокруг чугунной печки, которая, несмотря на то, что было начало лета, пыхтела и шипела, как локомотив. Урсэкие отодвинул заслонку и все понял. Раскаленные пружинки деталей бело-красной паутиной светились в зеве печки. Другие, уже расплавленные, поблескивали слезками олова.

— Сколько? — осведомился Урсэкие деловито.

— Ровно столько, сколько было в этой партии, — ответили ему таким же тоном. — Ждем следующую серию.

Урсэкие задвинул заслонку и направился к будке — взглянуть, что поделывает мастер.

Цэрнэ снова в самом лучшем настроении выдалбливал своим маленьким долотцом ребенка на медной пластине. Редко бывало, чтобы старик так обрадовался посещению Урсэкие, как сейчас.

— Что, сорванец? — спросил он его с добродушным оживлением. — Так вы и не нашли моих старых очков? Да, да, большие вы плуты.

Урсэкие не понял, что этим хотел сказать мастер. Хорошее его настроение он приписывал удаче в работе над медным ребенком. Проходя снова мимо печки, Урсэкие остановился.

— И напрасно, — сказал он ребятам, — вы ждете: больше капсюлей к вам уже не поступит. Не вы одни такие смельчаки. Ни одна мастерская у нас не производит больше капсюлей. Решение есть решение. Пока что возьмитесь за жестяные трубы. Сегодня надо работать. Если что случится, вы найдете меня в токарной.

Опасения Урсэкие насчет токарной не оправдались. Мастер Маринеску, как это часто бывало с ним, явился на работу пьяный и сейчас спал, похрапывая, на полу в отделении, где стоял мотор. Токари сами получили свои наряды. Токарные станки работали на полный ход, однако деталей для капсюлей не было видно.

Фретич спросил Урсэкие, как идут дела у жестянщиков. Узнав, какие молодцы жестянщики, он даже с некоторой досадой кивнул на отделение, где стоял мотор:

— Напился, несчастный, и храпит! Протрезвился бы, наконец, чтобы мы могли продемонстрировать перед ним нашу силу и сплоченность.

Ромышкану торжественно водил Урсэкие от станка к станку: ни одного, мол, капсюля!

В слесарной картина была совсем иная. Слесари были озабочены отсутствием Пенишоры. Ни он, ни директор в мастерской не появлялись. Ученики недоумевали и по поводу странного поведения Оскара Прелла. Обычно поощрявший ученические бунты, он на этот раз очень холодно принял весть об отказе учеников изготовлять капсюли.

В глазах Прелла, которые бывало так и вспыхивали, стоило ему услышать о какой-нибудь выходке учеников против Фабиана, сейчас ничего нельзя было прочесть. Ни одним словом, ни одним движением не обнаруживал мастер своего отношения к происходящему. Лицо его было словно высечено из камня. Это смущало учеников, и они то и дело вопросительно посматривали на него.

На капсюлях никто не работал. Без охоты занимались своим делом и те, что выполняли другие заказы. Ребята переговаривались, собирались кучками, дожидаясь, что будет дальше.

Когда во главе с Илие Капаклы в слесарную ввалилась шумная компания ребят-слесарей и объявила, что хватит, не хотят они все время работать по нарядам, выполнять одну только черную работу, Прелл поднял наконец на них глаза и окинул ребят проницательным взглядом. Через несколько минут он стал по очереди вызывать к себе слесарей.

— Ты почему не хочешь обрабатывать сифонные головки? — спрашивал он.

— Это не сифонные головки, господин мастер, а капсюли для гранат!

— Откуда ты это взял? Кто тебе сказал?

— Знаю, господин мастер. Я не хочу работать на войну.

— Хорошо. Напиши вот здесь, — говорил Прелл, показывая на лежавший у него на столе лист. — Распишись, что не хочешь.

Наступил обеденный перерыв. Делегацию, которой было поручено вести переговоры, директор не принял. В конторе им сказали, что господин Фабиан очень занят. Дверь захлопнулась перед самым их носом.

Послеобеденные часы не принесли никаких перемен. А к вечеру наконец отыскался Пенишора. Урсэкие нашел его на пустыре. Пенишора сидел на куче мусора и выплевывал сгустки крови. Верхняя губа его была рассечена, из носу текла кровь, рубаха была изорвана в клочья. Парень сидел, опустив голову.

— Кто это тебя так разделал, Григоре? С кем подрался?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза