Солдат императора

– Адам, лучше сейчас молчи. Пришибу. Это не обсуждается. Решение принято. Мы идем на Рим!

* * *

Вот так наша армия оказалась в Альпах. Георг торопился. Страшно торопился. Но все же раньше февраля 1526 года мы не смогли выступить и оказались на перевалах ранним мартом. А март, как я уже говорил, выдался препоганый.

Двенадцать тысяч ландскнехтов Фрундсберг навербовал за свой счет. Еще на четыре тысячи раскошелилась казна. И теперь мы упрямо штурмовали ледяные кручи.

Н-да. Это к вопросу о своевольности капризной госпожи по имени Судьба.

Сначала блеск победы под Павией, потом турнир при дворе с роскошными пирами в приятном обществе друзей. А затем – страшный ветер и ледяной камень под задницей где-то высоко в горах. В животе пусто и в кошельке негусто.

Вроде как с корабля на бал, скажете вы, имея в виду резкую смену обстановки.

С корабля на бля, отвечу я.

* * *

Дьявол, но до чего же холодно! От воспоминаний о потерянном тепле и сладкой жратве сделалось совсем хреново.

Я, удивительное дело, даже сумел поспать. От сидения на холоде все тело ужасно затекло. Но сон был необходим, Бемельберг тысячу раз прав. И люди отдохнули хоть немного. Ведь нам еще идти и идти. Честнее сказать, ползти и ползти.

Морозная хмарь рассветлелась. Где-то в непостижимой вышине поднималось солнце. Но тепла оно не принесет. Яростные вихри термоядерного огня, что сжигают светило миллиарды лет, не в состоянии согреть планету, словно из вредности наклонившуюся, чтобы остудить пыл своих заигравшихся детей на Северном полушарии. Как плохо много знать!

Я тридцать три раза похвалил себя за предусмотрительность. Запас толстых войлочных стелек и шерстяные носки, что надевались поверх сукна чулок, отлично пригодились. Солдат своих я заставил приобрести то же самое, хотя недовольных было много. Какого черта?! Подобной подлянки от мартовской погоды никто не ждал, даже в феврале было теплее!

Но лучше перебдеть, чем недобдеть, – поговорка оказалась верной.

Ваш покорный слуга неумолимо просыпался. Зашевелились и мои солдаты. Не двигался только Ральф Краузе. Всю ночь он меня здорово донимал своей дрожью, а под утро вроде бы затих, глубоко и ровно вздохнув, и теперь сидел, уронив голову.

– Подъем, негодяи! – весело прокричал я. В ответ со всех сторон послышалось разнообразное недовольное бурчание, но что делать? Война не ждет!

– Капитан, ты как заговоренный, продрых всю ночь на таком морозе, – позавидовал кто-то.

– Чертово семя, опять тащиться куда-то!

– Шайсе.

Ну и все в таком духе. Не перечислять же в самом деле все «катцендрек», что услышал я в ответ?

– Подъем, подъем! Разминаем кости, завтракаем, и пора двигаться.

– Завтракаем? Это такая шутка, да?

– Разговорчики! Так, все встаем, – я подал пример, – Ральф, тебя тоже касается!

Ральф остался сидеть. Здорово же его разморило.

Взявшись рукой за плечо с намерением грубо растолкать, я ощутил, что под одеждой Ральф совершенно холодный. Очень холодный. Как лед.

– Ральф? Ральф? Ты чего?

Что с ним? А с Ральфом все было в полном порядке. Теперь уже в порядке.

До меня вдруг дошло, что тот глубокий вдох, что я слышал под утро, был последним в земной жизни старого алебардиста, прошагавшего со мной в одном строю пол-Европы. Нынче он попал в то ведомство, где, как сулил давеча Георг, выплатят все жалованье и приведут лучших шлюх. Ральф Краузе умер.

Мы стояли кружком и тупо молчали. Наконец кто-то прогнал смурную тишину вполне ландскнехтской эпитафией:

– Лучше ты, чем я.

А что еще сказать возле последнего пристанища опытного наемника? Может быть, только: «Прощай, старик», – как это сделал ваш покорный слуга.

Армия шла на юг, выстилая путь телами таких же наемников. Старых и не очень, ведь император Мороз не делал различий. Не демоны, не ангелы. Просто люди.

Шестнадцать тысяч ландскнехтов взошли на перевалы. А в долину реки По спустились четырнадцать. Я не хочу сказать, что столько народу в армии перемерзли и умерли с голоду, хватало и дезертиров, но все равно – разница удручающая.

Потом был невообразимый марш по Италии.

* * *

Никаких подкреплений мы не получили. Денег хватало едва-едва на поддержание приличных гарнизонов по городам и замкам, что контролировала империя. С провизией день ото дня становилось все хуже. Лошадок и осликов почти всех покушали, так что большинство топали пешком и перли на горбу все свои пожитки. О конных разъездах и разведке можно было только мечтать.

Солдаты безбожно мародерствовали.

Всех недовольных из числа местного населения ждала незавидная участь. А заодно и тех, кто попадал под горячую руку.

Чего я не насмотрелся за те дни!

Колодцы, забитые трупами. Сожженные деревни. Въезд в село – аллея повешенных, выезд из него же – аллея посаженных на кол. И на площади перед церковью тихо догорают священник и староста. Женщины, распятые на стенах своих домов. Женщины, изнасилованные и убитые. Говорили, что бывало и наоборот, охотно верю.

И трупики детей. Маленькие, жалкие, похожие на поломанных кукол. И что совсем невыносимо, детки живые, тщетно зовущие своих пап и мам. Все это слилось для меня в один бесконечный морозный ад.