Солдат императора

– Черт, совсем не думается с утра. Вроде и поупражнялся, а вот не думается, и все тут, голова как деревянная! Слушай… а давай выпьем? – Фрундсберг поймал полный укоризны взор Адама Райсснера и даже снизошел до оправданий: – Да не кисни ты, как старая бабка! В поход скоро, на войну, а война кислых не уважает, не-е-ет! Война веселых уважает! Да не гляди ты, как девочка-полонянка, ты на мне так дырку проглядишь. Знаю, что утро! Я же не предлагаю нажраться до поросячьего визга. Только так… символически, здоровья для. – Тут опытный и веселый воин, видимо, стараясь не потерять уважение дамы Войны, вскочил и полез в шкап, плотоядно облизываясь и подмигнув Райсснеру, пожалуй, заговорщически подмигнув.

– Вот! – Он торжественно вытащил из нижнего отделения шкапа пузатую, аппетитно булькавшую бутыль. – Вот! От этого даже ты не откажешься! Этим даже таким видным философам и образованным людям, как мы с тобой, с утра не грех причаститься. – Тут Фрундсберг прищурился, повернул бутыль к свету и прочел, наклоняя голову на бок, – уродуя рот в попытке выговорить незнакомое слово, что было начертано на бумажке, прилепленной к бутылочному боку:

– К-х-к-хреноффка… хренофка, черт знает что такое! Короче говоря, – испытанный солдат наставительно поднял палец и пустился в разъяснения. – Мне купцы, вернувшиеся из Московии, знаешь, где это? Вот и я тоже… В общем, прислали два бочонка этой штуки. Spiritum Vini[27]! Его там здорово научились возгонять и настаивать на каких-то кореньях. Крепости невероятной! Чистоты просто божественной! Но требует сытной заедки. Так просто глушить невозможно. – И он схватил колокольчик, намереваясь позвать слугу, чтобы тот принес «сытной заедки». А пока наши знакомые ждут требуемых для успешного потребления иностранного продукта ингредиентов, необходимо оглянуться и посмотреть на воинский лагерь, с которым оба были неразрывно связаны, – что происходило там.

Лагерь жил своей обычной жизнью. Конница занималась истязанием своих лошадей, фельдфебели и капралы – истязанием новобранцев, которые маршировали на плацу и тыкали пиками в соломенные чучела, пушкари чистили пушки, проверяли орудийные лафеты, смазывали оси. Но везде поднималась какая-то волна, вносившая разнобой в размеренную жизнь.

Это чувствовалось по внезапно ставшим более резкими окрикам унтер-офицеров, по тому, как рейтар куда сильнее, чем нужно, то и дело вонзал в конские бока свои латунные шпоры, по тому, как стрелки придирчиво оглядывали новомодные мушкеты и старые испытанные аркебузы, по как-то внезапно стихшим разудалым песням, которые раньше день-деньской раздавались в кантинах, наконец – по исчезнувшим почти совершенно любителям карточной игры и игры в кости, что совсем было не похоже на разгульную солдатскую братию. Везде витала Перемена, вполне ожидаемая, но все равно нервирующая своим приближением.

https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/09_Georg_fon_Frundsberg.jpeg

Георг фон Фрундсберг

А Перемена, именно так, с заглавной буквы, означала только одно: скоро поход! А значит, скоро будет война, будет битва: слава и лихая добыча для одних и безымянные могилы, поросшие травой на чужих полях, для других. В числе первых хотели оказаться все, а судьбы вторых все, само собой, надеялись избежать.

Никто об этом явно не распространялся, но начиная с молоденького барабанщика и заканчивая могучим и искушенным рыцарем, все знали и видели некую особую мету, печать, павшую на лица товарищей.

Молодые бойцы, уверенные в себе, которым, кажется, принадлежит весь мир, как-то разом превратились в тени на границе двух миров. Одной ногой они твердо попирали матушку-землю, а другой уже находились в ставке Господа Бога, ожидая приказов ангельского оберста Гавриила. Наверное, только там, в ставке Господа Бога, и могли сказать точно, кто вернется домой, а кого уже призвали в небесное войско. Но если попасть Туда очень легко, особенно солдату, то получить Оттуда разведывательные данные решительно невозможно. Так же как демобилизоваться.

Нельзя сказать, что неизвестность пугала, нет. Став воинами, эти люди знали, на что идут, и что сыграть в кости со смертью обязательно придется, они тоже прекрасно понимали. Но ожидание самой интересной и азартной игры, когда на кону стоит жизнь, – ожидание, несомненно, угнетало. Еще далеко до битвы, и поход еще не завтра, но уже неясно, кто стоит рядом.

Может быть, тот, кому выпал черный жребий? А может быть, и сам ты уже не совсем живой, ибо где-то, возможно, заготовлен для тебя именной пропуск на небо в виде острой глефы, коварной пики или слепой пули? Оттого и делались солдаты раздражительны, оттого и шла по лагерю невнятная, но уже вполне заметная волна Перемены. Но все же такова судьба честного зольднера. Войско ждало своего часа. Ведь как пели ландскнехты: