Правда, Военное министерство, согласно действующим положениям, все же занималось «устройством быта отставных солдат, не способных к личному труду», и могло определить их в богадельню. Но для принятия такого решения отставнику в определенные сроки после оставления службы необходимо было подвергнуться медицинскому освидетельствованию, к тому имелся и утвержденный перечень соответствующих заболеваний.
Вернемся теперь к оформлению пенсионных документов.
Готовили их чиновники 5-го отделения Главного Штаба, после упомянутой выше процедуры их прохождения от полка до Главного Штаба и их рассмотрения в установленном порядке направлялся в дивизию и, соответственно, в полк ответ по каждому представлению об увольнении нижнего чина с пенсионом.
В октябре 1874 года пришел такой ответ в Штаб 35-й дивизии:
«Главный Штаб разрешает Ивана Арефьева Арефьева, получающего... по 100 руб. в год жалованья, уволить в отставку с пенсионом. О производстве Ивану Арефьеву Арефьеву назначенной пенсии из Харьковского Казначейства сообщено Министру Финансов... О времени, по которое Иван Арефьевъ Арефьевъ будет удовольствован на службе жалованием, следует уведомить Казенную Палату.
Когда подписан был приказ по полку о выходе в отставку, Ивану оставалось только проститься с частью, в которой прошли последние десять лет службы, попрощаться с солдатами и командирами.
Так что в один из октябрьских дней открыл Иван тумбочку (она полагалась ему как унтер-офицеру), достал оттуда запасную расческу, щетки — одежную и сапожную, зеркальце, коробку с иголками и нитками, где лежали также запасная пара пуговиц и еще всякая мелочь.
Потом прошел к своему сундучку, отпер его ключом, что всегда носил с собою. С внутренней стороны крышки смотрел на него Государь Александр II; видно было, что усы и солидные бакенбарды, которые носил Иван в последние годы, нисколько не хуже царских, правда, волосы на голове унтер-офицер стриг короче — как положено солдату.
Перебрал Иван Арефич лежащие здесь вещи: старого покроя двубортный мундир, запасную пару хотя и чиненых, но еще крепких сапог, чистое исподнее белье, портянки, носки. Лежала в сундуке и теплая душегрейка, что в сильные морозы надевалась под шинель.
В жестяной коробке из-под конфет, имевшей форму такого же, только маленького сундучка, хранились запасной комплект шевронов и галунов да в двух тряпицах награды: Ивановы отдельно, Тимофея Евдокимова — отдельно. Вот и все солдатские немудреные пожитки.
Положил Иван туда же, в сундук, вещи, что достал из тумбочки, и запер его на замок.
По договоренности с дедом Носаченко, отнес он свой сундучок к нему в жилище, в карманах оставил только необходимое и вернулся в казарму, где должен был провести последнюю ночь.
Утром попрощался Иван со своим взводом — в роте и батальоне знали его все, поэтому многие подходили сказать на прощание несколько слов отставному унтер-офицеру или просто пожать руку. Потом отправился он в город, а солдаты на плац...
Но вот какое нашел я свидетельство современника тех лет: «Не вытерпело солдатское сердце..., свернул он на плац и явился перед батальоном, попросил позволения офицеров попрощаться с фронтом... В шинели без погон, вытянулся перед батальоном, снял фуражку и ...не без трепета произнес: “Счастливо оставаться, земляки, друзья, братцы! Ухожу — и мое вам всем последнее почтение от чистой души!” “С Богом! — грянул весь фронт, — счастливого Вам пути желаем и всякого благополучия!...” “Простите, братцы, в чем согрешил перед вами по неведению и ведению!” “Бог простит..., а мы у вас просим нижайше прощения”, — посыпалось из фронта...»
ОТ СЛУЖБЫ УВОЛЕН
Я солдат и давал присягу завсегда поступать верою правдою.
Сто лет пройдет, сто лет; — Забытая могила, вчера, Травою порастет...
Ко времени увольнения определился уже мой прадед с работой; в таком городе, как Харьков, наиболее подходящей для старого, не знавшего кроме службы никакого иного ремесла, солдата оказалась швейцарская должность.
Отслуживших солдат, людей трезвых и дисциплинированных, стремились заполучить к себе богатые домовладельцы, хозяева банков, крупных магазинов; стояли отставники у присутственных мест, служили при гимназиях и университетах. Важно для них было то, что Свод Военных постановлений специально оговаривал: «...из числа нижних чинов, поступивших из Военного ведомства в гражданское..., как то: курьеры, почтальоны, сторожа и служители по заведениям..., всем, кои в воинских командах награждены... за беспорочную выслугу лет нашивками на рукаве мундира из желтой тесьмы..., дозволяется носить таковые нашивки».
Надо думать, унтер-офицера рекомендовал на такую службу кто-то из хорошо знавших его начальников, и приступал к ней прадед в оговоренный заранее срок.