Солдат Империи

Дело было в феврале. Отряд перешел реку Аргун и, пройдя более тридцати пяти верст, разбил бивак юго-западнее Чечен-Аула. Когда стемнело, разожгли костры; часть солдат легли ногами к костру, под головы пристроили ранцы, другие разместились по кругу, человек по десять-пятнадцать: голова на колени соседу. Так, согревая один другого, провели ночь. Караулы во главе с офицерами стояли настороже, пока не рассвело.

Поутру батальон выступил и, пройдя несколько верст, с ходу ввязался в бой. Атаку повел полковник Камферт, музыканты во главе с барабанщиками шли в первой шеренге. Увы, чеченская пуля почти сразу настигла полковника, среди музыкантов несколько человек погибли, были среди них и раненые.

Затем и 4-й батальон направился в Грозную «для содержания гарнизона».

Весной, в апреле, создается «летучий отряд» из рот 1-го батальона, и под командою генерал майора князя Эристова он направляется к укреплению Надеждинскому. А уже в мае упорные бои завязались с Магомет Амином. Выше отмечалось, что сражение это закончилось «поражением скопищ».

Бои также шли у Гехи, на реке Валерик, тенгинцы расчищали «подступы в нагорную Чечню». Из доклада командира полка узнаём, что «в жаркой перестрел с неприятелем сильно ранен был командир третьего батальона подполковник Кушелев», рядовых же ранено всего семь.

В то же время, гораздо севернее, на реке Белой, продолжали возводиться укрепления, там тоже велись боевые действия. Войска несли потери на всех участках Кавказкой линии…

Характер и число потерь среди рядовых и офицеров, в том числе и штаб офицеров, говорит, что последние в боях вели себя достойно, в атаку шли с нижними чинами в одних шеренгах, во всяком серьезном деле шпаге предпочитали ружье и штык.

Снизить людские потери стремились, соблюдая в делах максимальную осторожность, нельзя было давать неприятелю лишнюю возможность к нападению. При движении отрядов непредвиденная остановка в пути грозила бедою, поэтому сломанные повозки не ремонтировали, а выставляли на обочину, движение продолжалось; вообще, останавливаться без приказа строго запрещалось.

Бивак старались разбить на открытом месте, без промедления готовили пищу, как правило, похлебку с овощами, с собою возили ржаные сухари.

Управляясь с таким варевом, поминали солдаты «суп из топора», приговаривали, что с топором-то, пожалуй, наваристей. Да где ж найти бабку, что досыпала бы в котел крупы побольше или еще чего съедобного!

Конечно, когда стояли в крепости, в той же Грозной, было спокойнее, не торопясь ружья и амуницию чистили, одежду чинили, ходили в баню. Оставалось время и посидеть, поговорить; вспоминали убитых товарищей, раненых тож, о всяком вспоминали, всякое случалось… Как-то в одном из аулов попался им дезертир, сбежал он из дивизии еще в 1848 году и все это время жилу горных чеченцев. Пока сидел беглый под караулом, расспрашивал его Иван о житье бытье у басурманов.

Солдат тот рассказал, что сбежал от шпицрутенов – все равно, мол, был бы не жилец. Показывал Ивану нательный крестик – горцы его не отобрали, самого не били, насильно, значит, в свою веру не звали. Совсем уж с трудом верилось, что далеко в горах живут кучно другие беглые солдаты, срубили они деревянную церковь и ходят туда, а горцы тому не препятствуют.

Божился арестант, что чеченский вождь Шамиль за обиду тамошним русским своих строго велел наказывать; а кто из беглых захотел бы жениться на местной, тому тоже запрета нет, только веру надо принять мусульманскую.

Среди тех солдат есть и женатые, живут они теперь по горским законам, и дети ихние бегают по аулу – не отличишь от местных.

Знать, подумал Иван, чеченская и русская кровь не только в бою смешалась. Чудные дела… Выходит, когда подрастут эти ребятишки, если не замиримся к тому времени, вроде как русские в русских палить станут. А их-то дети уж и вовсе не узнают про дедов, что родом были из российских деревень, с Волги да Днепра…

Солдата этого куда-то отправили, и больше Иван таких не встречал.

Если приходилось заходить в замиренные без боя аулы, знал Иван, что и здесь доброго взгляда не жди, но хотя виноватым себя ни в чем не считал, на местных не хмурился и обиды им никакой не чинил.

Приходилось покупать здесь на солдатские деньги хлебные лепешки, овощи, молоко; в жилища при этом солдаты не заходили, ожидали у каменной изгороди, пока вынесут им припасы.